Памяти Пушкина

«Вестник Европы», поддерживавший себя авторитетами университета («Самонадеянность, свойственная всем нынешним природным рецензентам! – Жаль, что вы не учились ни в каком Университете: вы не сказали бы этого», Зелинский I, 143), восстал против «Разговора» кн. Вяземского и стал защищать классиков русских и французов, причислив и Пушкина к классикам. Упреки романтикам и особенно слабым последователям романтизма сводятся к указаниям на «смесь мрачности с сладострастием, быстроты рассказа с неподвижностью действия, пылкости страстей с холодностью характеров, а у плохих подражателей новой школы с разбросанностью, неоконченностью картин, темнотой языка». Оригинальная критическая заметка принадлежит «Литературным листкам» Булгарина: «Автор сей поэмы писал к одному из своих приятелей в Петербурге (см. VII т., стр. 72: А.А. Бестужеву, от 8 февраля; ср. письмо к Булгарину, от 11 февраля с жалобой на Бестужева): «Не достает плана (ср. подлинная слова Пушкина: «Недостаток плана – не моя вина»); не моя вина, я суеверно перекладывал рассказ молодой женщины». И эти слова Пушкина, притом искаженные, послужили поводом к обвинению его. «Говорить ли нам о правилах, – заключает критик «Литературных листков», – где каждый стих, каждая черта обворожают и заставляют забываться». Позднее Булгарин лично заступился за Пушкина с беспристрастием, объявив себя ни классиком, ни романтиком, прибавив свои редакторские замечания к статье Олина, раскритиковавшего «Бахчисарайский фонтан» за недостатки в плане, за отсутствие характеров, завязки, возрастающего интереса и развязки, наконец, за байронизм. Полемика по поводу «Кавказского пленника» становилась настолько оживленной, что сам автор в «Сыне Отечества» заступился за кн. Вяземского и отметил «несправедливость и непристойность» критических статей по поводу его сочинений. Оставляя в стороне все временное в этих спорах, можно отметить только, что Пушкин сделался главным предметом борьбы партий, классиков и романтиков, старой партии и новой.

В 1824 году в № 4 «Литературных листков» появилось следующее первое известие о новом труде А.С. Пушкина, привлекшем такое внимание читателей и критики: «Один просвещенный любитель словесности писал к нам из Киева, что поэма «Онегин» есть лучшее произведение неподражаемого Пушкина. Мы просим извинения у почтенного автора, что без его ведома осмеливаемся поместить несколько стихов из Онегина, которые завезены сюда в уме и продиктованы наизусть, а потому, может быть, и с ошибками, по крайней мере для нас неприметными». Первая глава «Евгения Онегина», появившаяся в 1825 году, нашла себе истолкователя в критике Полевом («Московский телеграф» 1825 года), который сравнил Пушкина с Байроном, причем отметил и самостоятельность русского поэта. В первой же рецензии Полевой выставил превосходство «Евгения Онегина» перед шуточными русскими поэмами прежних сочинителей: «Поэт освещает перед нами общество и человека: герой его – шалун с умом; ветреник с сердцем, он не скопирован с Французского или Английского. Мы видим свое, слышим свои родные поговорки, смотрим на свои причуды, которых все мы не чужды были некогда». Когда в пространной критике «Сына Отечества» старались принизить Пушкина, Полевой снова стал доказывать его самостоятельность и народность. Последний взгляд так интересен, что мы приведем выдержку из критики Полевого: «Надобно думать, что Г-в (критик в «Сыне От.») полагает народность русскую в русских черевиках, лаптях и бородах, и тогда только назвал бы Онегина народным, когда на сцене представился бы русский мужик, с русскими поговорками, побасенками и проч.! – Народность бывает не в одном низшем классе: печать ее видна на всех званиях и везде. Наши богачи подражают французам, Петербург более всех русских городов похож на иностранный город; но и в быту богачей и в Петербурге никакой иностранец совершенно не забудется, всегда увидит предметы, напоминающие ему Русь: так и в Онегине. Общество, куда поставил своего героя Пушкин, мало представляет отпечатков Русского народного быта, но все эти отпечатки подмечены и выражены с удивительным искусством. Ссылаюсь на описание Петербургского театра, воспитание Онегина, поездку к Талону, похороны дяди, не исчисляя множества других черт народности». «Московский телеграф» Полевого продолжал защиту Пушкина и романтизма по поводу дальнейшего появления «Евгения Онегина».