Памяти Пушкина

Между тем и в Петербурге нашлись хулители «Руслана и Людмилы» в «Невском зрителе» 1820 года. Защитник правдоподобия в поэмах и нравственности в литературе, критик «Невского зрителя», нашел предмет, выбранный Пушкиным для поэмы, ничтожным, как подражание невероятным сказочным чудесам, как отступление от русской истории и русских народных преданий, хотя и похвалил за красоту некоторых стихов. Это были две «тяжкие» (по выражению Крылова, см. примечание Пушкина к «Руслану и Людмиле») критики, выставившие мужицкую грубость и безнравственность, даже более, поэмы молодого поэта: «Он (заметил критик «Невского зрителя») между необыкновенными героями своей поэмы поместил и историческое лицо: Великого Князя Владимира – просветителя России. Всякий Русский, всякий христианин при одном имени его исполняется чувством благоговения. Впрочем, хорошо, что он показывается только в первой и последней песнях поэмы». Очевидно, «новейшие преобразователи» русской литературы должны были вступиться за Пушкина. И вот в «Сыне Отечества» 1820 года появляется обширный разбор «Руслана и Людмилы», подписанный буквой В., но, несомненно, принадлежащий Воейкову, как отметил сам поэт в 1828 году в предисловии ко 2-му изданию «Руслана и Людмилы»: «При ее появлении в 1820 г. тогдашние журналы наполнились критиками более или менее снисходительными; самая пространная писана г. Воейковым и помещена в «Сыне Отечества». Воейков изложил содержание поэмы по отдельным песням, разобрал характеры действующих лиц, остановился на красотах изложения, выражений и ограничился немногими упреками в отступлениях «Руслана и Людмилы» от эпопей, оговоривши ее ближайшее отношение к поэмам романтическим, шуточным, волшебным, богатырским. Защитник Пушкина, указавший его «почтенное место между первоклассными отечественными нашими писателями» за «лебединое перо поэта», за кисть художника, вызвал в Пушкине, находившемся в это время в Киевской губернии, некоторое неудовольствие, может быть за обвинение в безнравственности и за следующее замечание: «Прелестные картины на самом узком холсте, разборчивый вкус, тонкая, веселая, острая шутка; но всего удивительнее то, что сочинитель сей Поэмы не имеет еще двадцати пяти лет от рождения!» Пушкин начал с этого замечания свое предисловие ко 2-му изданию «Руслана и Людмилы»: «Автору было двадцать лет от роду, когда кончил он «Руслана и Людмилу». Пушкин в письме к Гнедичу 1820 года искал уже защиты от более «умных» критиков, находя своих критиков или «тяжкими», или «благонамеренными» (II, 199)[620]

. Собственно говоря, Воейков кое в чем согласился и с мнением старинных Аристархов, и в «Сыне Отечества» 1820 года нашелся новый защитник Пушкина, упрекнувший Воейкова за указания «грешных и мужицких» стихов в «Руслане и Людмиле». Существует мнение, что эта новая защита сделана самим А.В. Воейковым, под псевдонимом П. Б-ва (VI, 12, примеч. 5), сославшимся уже на лорда Байрона. Не была ли эта критика вызвана друзьями Пушкина, если принять во внимание заключение статьи Воейкова: «Отдавая полную справедливость отличному дарованию Пушкина, сего юного гиганта в словесности нашей, мы, однако, уверены, что основательный разбор его поэмы, поясненный светом истинной критики, был бы полезен и занимателен. Мы желаем только, чтобы труд сей на себя принял писатель: опытнее, ученее и учтивее г-на В.».

Поэма Пушкина была признана критикой Измайлова в «Благонамеренном» 1820 году «прекрасным феноменом в нашей словесности», в дальнейших статьях «Сына Отечества» – «одним из лучших произведений литературы 1820 года». Не пересматривая замечаний и «за», и «против» Пушкина в семи статьях «Сына Отечества» 1820 года, заметим только, что поэма молодого поэта вызвала необыкновенное оживление в русской литературной критике и споры привели к признанию таланта за первым крупным трудом Пушкина. Очевидно, и в обществе много говорили о «Руслане и Людмиле», если в предисловии ко 2-му изданию его Пушкин, цитируя своих критиков 1820 года, упоминает о «мнениях увенчанных первоклассных отечественных писателей» (Дмитриева и Карамзина), которые сводились к полному порицанию поэмы. В действительности это было преувеличено, так как Карамзин хотя и называл «поэмку молодого Пушкина сметанной на живую нитку», но защищал ее перед Дмитриевым за «живость, остроумие, вкус». Очевидно, эта частная переписка двух светил русской литературы хорошо была известна в кругу молодых литераторов и о ней известили Пушкина из Петербурга и Москвы на юг – в Киев, Крым или в Кишинев. Пушкин оставил обычную форму торжественных посвящений, хотя впоследствии и прибегал к ней, и к вольностям своей поэмы прибавил: «Посвящение одним красавицам-девицам».