Памяти Пушкина

Каждая новая глава «Евгения Онегина» приветствовалась общим восторгом журналов, свидетельствовавших о быстроте творчества Пушкина, о распространенности его произведений в публике, которая запоминает наизусть и повторяет при всяком случае сладкозвучные стихи поэта. При появлении первых глав распространялись слухи, что вся поэма-роман будет состоять из 20–25 глав. Так «Московский вестник» 1828 года сообщал по поводу 4-й и 5-й песен «Евгения Онегина»: «4 и 5 песни Онегина составляют в Москве общий предмет разговоров: и женщины, и девушки, и литераторы, и светские люди, встретившись, начинают друг друга спрашивать: читали ли вы Онегина, как вам нравятся новые песни, какова Таня, какова Ольга, каков Ленский». Однако недоговорки Пушкина, игривый и субъективный тон изложения вызывали недоумения и осуждения. Таков был отзыв «Атенея» 1828 года по поводу 4-й и 5-й песен Онегина. С мелкими придирками к точности понятий критик соединял заключения об отсутствии в «Онегине» достоинств внешних и внутренних: ни характеров, ни действия, ни изложения, ни занимательности не видел он в прославляемом другими журналами романе Пушкина. «Московский телеграф» сравнил эту критику с нападками журналов 1820 года на «Руслана и Людмилу», который в 1825 году казались уже забавными. И странно – поклонники Пушкина снова заговорили, при появлении второго издания «Руслана и Людмилы» в 1828 году, о его превосходстве перед всеми последующими сочинениями Пушкина.

В сборнике г. Зелинского «Русская критическая литература о произведениях А.С. Пушкина» (ч. II, стр. 112–125) не отмечено необходимое и известное указание, что статья в «Московском вестнике» 1828 года «Нечто о характере поэзии Пушкина» принадлежит И.В. Киреевскому (см. Полное собрание сочинений Ивана Васильевича Киреевского, т. I, 1861 г., стр. 5—18). Статья эта выделяется из ряда современных критик серьезным направлением: в ней нет придирок к отдельным выражениям и голословных порицаний или похвал, нет многословия о романтической поэзии и Байроне. Вместо того, критик, признавая Пушкина первоклассным русским поэтом, рассматривает его произведения по трем периодам развития, различающимся друг от друга. Первый период поэзии Пушкина, к которому Киреевский относит «Руслана» и некоторые из мелких стихотворений, характеризуется влиянием школы итальянско-французской: Парни и Apиocтa. «Руслан» вылился законченно, полно, в блестящих, светлых красках, как легкая шутка, дитя веселости и остроумия. Киреевский думает, что и самые приступы к песням (Руслана) заняты у певца Иоанна (но в «Сочинениях» Киреевского читаем «Иоанны» стр. 8, I т. непростительный недосмотр г. Зелинского: ведь по его опечатке можно заключить, что Пушкин подражал Хераскову, а по изданию Кошелева – Жуковскому). В первом периоде Пушкин-поэт – творец, во втором периоде – подражатель Байрона, поэт-философ. Второй период начинается «Кавказским пленником»: в нем нет уже доверчивости к судьбе «Руслана»; но нет еще презрения к человеку «Онегина». Противоречия и обманутые надежды в целом мире, отсутствие в человечестве высокого присущи убеждениям Пленника, как и разочарованным героям Байрона. По поводу более совершенного произведения «Бахчисарайский фонтан» Киреевский высказывает общее суждение о байроновском роде поэзии: «Вообще, видимый беспорядок изложения есть неотменная принадлежность Байроновского рода, но этот беспорядок есть только мнимый, и нестройное представление предметов отражается в душе стройным переходом ощущений. Чтобы понять такого рода гармонию, надобно прислушиваться к внутренней музыке чувствований, рождающейся из впечатлений от описываемых предметов, между тем как самые предметы служат здесь только орудием, клавишами, ударяющими в струны сердца». Чем далее, тем более Киреевский отмечает удаление от байроновских образцов у Пушкина и приближение к самостоятельности и народности. Уже в «Цыганах» критик усматривает эти новые черты развития Пушкина и еще более – в «Евгении Онегине». И не в герое, не в Онегине, Киреевский видит самостоятельность, народность, а «в посторонних описаниях». Евгений Онегин для Киреевского – пустой, ни к чему не способный, модный франт. Самобытная неотъемлемая собственность Пушкина заключается, по мнению Киреевского, в Ленском, Татьяне, Ольге, Петербурге, деревне, сне, зиме, письме и пр. Это черты третьего периода поэзии русско-пушкинской: в «Цыганах», «Онегине», в «Борисе Годунове». Киреевский очень высоко ставил Пушкина и в 1829 году не стеснялся назвать его представителем современной ему эпохи литературы, таким же образцом для подражателей, как ранее в XIX веке, были Карамзин и Жуковский. Критик указывает на Подолинского с его поэмой «Борский» как на подражателя Пушкина.