Памятные записки (сборник)

– И как тебе в переводе показалась русская поэзия?

– Не знаю, о чем вы хлопочете. Она несущественна и нежелательна. Пушкин, с которым вы так носитесь, просто подражатель Байрона, Шиллера и французов. Я читал Тютчева по-немецки. Он скучен. И повторяется.

– А язык? А слово? Ведь без него нет поэзии. Она в слове.

– Это ее метафизический недостаток. Поэзия неотделима от словесного выражения и поэтической формы. Мысль же сама формирует. В этом ее сила. Мысль, высказанная в поэзии – ложь, – так я понял вашего Тютчева в немецком переводе. Она – ложь, ибо привязана к словесному выражению. Мысль подлинная принадлежит всем. И она – истина.

Мысли Пуйестика были совершенно чужды мне. И я привел их только для того, чтобы его образ, почему-то мне совершенно необходимый, был дан без прикрас и как можно полнее.

В этот день Пуйестик проводил меня до дома. Я уже простился с ним у крыльца. Но оказалось, что все ушли, а у меня не было ключа. Как всегда, такие мелочи раздражают.

– Не сердись, – сказал мне Пуйестик. – Я тебе помогу.

Он достал из кармана некое орудие, напоминающее перочинный ножик и при его помощи мгновенно открыл мне дверь.

И, войдя в дом, я внезапно вспомнил таинственный ключик на лацкане его пиджака. Вспомнил и фразу, сказанную им в ответ на мой вопрос, чем он занимается:

– Я открыватель дверей.

* * *

Однажды обнаружилось, что все ключи у нас в доме пропали. Дело это, конечно, свалили на меня. Мучимый легкими угрызениями совести, я отправился искать мастерскую, где изготовляются ключи.

Скажу к слову, что все улицы в старой части города не соответствуют своему названию, сохраняя тем самым историческое свое значение. Большая была довольно маленькой; Малая была больше Большой; Новая сплошь застроена ветхими домами; Старая щеголяла новыми строениями; Кольцевая оказывалась всего лишь полукольцом.

Мастерская помещается на углу Рыцарской и Королевской, впрочем, утративших свои названия и ставших Пионерской и Комсомольской.

В маленькой мастерской, называвшейся «Ключ», я увидел Юхана Пуйестика. Он принимал заказы.

Одет он был в лиловый халат, под которым виднелся знакомый пиджак с ключиком на лацкане.

Я ужасно разочаровался, увидев этот ключик. Он означал всего лишь профессию.

Ничуть не смутившись, Пуйестик спокойно со мной поздоровался и велел приходить за ключами через два дня.

– Ты много путешествовал? – спросил я у Пуйестика.

– Нет. Я жил только в Африке. Теперь я живу здесь. В остальных местах был только проездом и плохо их помню. Странное стремление современных людей не быть, а побывать.

– Природу мы воспринимаем метафорически. У нас ветер поет, море злится, рожь волнуется, листья шепчут. Это вполне согласуется с нашим знанием о воде, воздухе и растениях. Отсюда, от природы идут законы театра и его условности.

– Ты часто бывал в театре?

– Я читал Шекспира. Театр – равновесие метафорического восприятия действительности с реальным знанием, воплощенным в характере. При нарушении этого равновесия театр разрушается. Он погибает либо от преобладания фона, либо от засилья сути.

– Откуда у тебя эта уверенность, если ты не бываешь в театре?

– Я уже тебе сказал, что читал Шекспира.

* * *

После случая с ключами Пуйестик несколько утратил для меня свою загадочность. Я перестал вызывать его образ и он перестал являться мне.

На сей раз он все так же неожиданно оказался передо мной на скамейке вблизи деревьев, прянувших от моря, как женщины от набега. Плащ его был цвета сердолика и так же полупрозрачен, а сам Пуйестик, против обыкновения, показался мне грустен.

– Скучаешь? – спросил я на всякий случай.

– Скучаю, – согласился Юхан. – Скучаю по Африке.

Этот парадокс не показался мне интересным. «Пуйестик исчерпывается», – подумал я.

– По Африке. Дело в том, что я там родился.

– Смеешься?

– Я родился вблизи городишка Мтубатуба, в южноафриканской провинции Натель, на берегу Индийского океана.

* * *

Я не люблю и не умею гулять. Гулять, вдыхая воздух и наблюдая явления природы, мне скучно. Общение с природой свысока или для приобретения здоровья к тому же еще и неприлично.

Гуляю я всегда через силу, просто подчиняясь общественному установлению и как бы в противовес фрондерству, которое люблю еще меньше, чем прогулки.

Я никогда не видел, не слышал и не читал, чтобы гуляли крестьяне. Их отношения с природой практические и потому полны красоты. Самая ужасная глупость, что красота непрактична.

Красота обозначает наивысшую целесообразность наших отношений с миром. Что, впрочем, не отменяет бескорыстия.

С эдакими мыслями, и не без раздражения, я все же отправился гулять в этот день, светлый и теплый, повинуясь какой-то силе. Я дошел до старого мола и, чертыхаясь, стал прыгать с валуна на валун, поставив себе целью достичь крайнего створа, железного сооружения, на котором ночью зажигаются сигнальные огни.

Мол, по старости своей, далеко врос в берег. А сбоку к нему примыкают морские заносы, заросшие высокими травами, похожими на камыши. На некотором расстоянии от начала мола возникает тропа, идущая вдоль камышей по наносной земле.