Один дипломат предложил следующее решение данцигского вопроса: «Польский коридор и прилегающие к нему территории могли бы стать независимым государством наподобие Монако, Лихтенштейна и т. п. с гарантиями безопасности – или внешним администрированием – со стороны нейтральных держав, с предоставлением гарантий полной свободы всем национальностям и полной свободы торговли». Поскольку ситуация сейчас представляется чрезвычайно серьезной, я передаю вышеизложенное Вашему превосходительству по августейшему повелению Святого Отца с тем, чтобы вы воспользовались этим предложением как сочтете возможным и уместным[166]
.Заместители Мальоне обнаружили, что составить проект аналогичного послания, адресованного Польше, гораздо труднее. Всегда осторожный монсеньор Тардини даже задался вопросом, разумно ли для папы вообще направлять послание такого рода. Мало того, что из-за этого выплывут на свет тайные переговоры папы, Тардини видел еще три причины, по которым следовало бы отвергнуть такую идею. Во-первых, «может показаться, что Святой престол подыгрывает Гитлеру. Тот откусит еще один большой кусок – Данциг – и затем, ближайшей же весной, начнет [агрессию] снова». Во-вторых, «может показаться, что Святой престол добился еще одного Мюнхена»: по словам Тардини, в Мюнхене «Гитлер вопил, угрожал и в конце концов получил то, что хотел»[167]
. В-третьих, указывал монсеньор, «может показаться, что Святой престол чрезмерно связан с Муссолини. Более того, нетрудно будет догадаться, что лицом, с подачи которого сделано данное предложение… является он сам. Все это беспокоит меня, поскольку именно такие обвинения сейчас возводятся против Святого престола». Но папа отверг совет Тардини и все-таки решил отправить телеграмму, приказав своему нунцию в Варшаве встретиться с польским президентом[168].Хотя папа и предпринял эту попытку стать посредником в мирном урегулировании германско-польских разногласий, он слабо надеялся на то, что она окажется успешной. «Польшу сокрушат в ближайшие несколько дней, – заявил он одному французскому прелату, посещавшему тогда Ватикан. – А Франция не способна ничего сделать для Польши, абсолютно ничего. Вы представляете, какой силой обладает Германия? Всеподавляющей»[169]
.Но папа все-таки сделал еще кое-что. За считаные часы до развязывания войны, 31 августа, он попросил Мальоне вызвать в Ватикан послов всех пяти стран, находящихся в центре этого кризиса, – Великобритании, Франции, Польши, Германии и Италии. Каждому была передана копия призыва папы избежать войны[170]
.Муссолини и сам пребывал в состоянии колоссального нервного напряжения, но в его случае оно смешивалось с приятным возбуждением. Накануне он, как часто бывало, несколько раз позвонил Кларе, прежде чем она прибыла в их зал в палаццо Венеция. Когда же она появилась под вечер, он сунул ей в руки юмористический журнал, сообщив, что ждет важный телефонный звонок и только потом освободится для занятий любовью. Но его нетерпение возобладало. Он грубо сорвал с нее платье, и, как отметила Клара в дневнике в тот же день, они предались «дикой, необузданной любви». В конце записи она добавила: «Я плачу от радости».
Вскоре раздался долгожданный звонок: Чиано сообщил диктатору о последних изменениях в германо-польском конфликте. Вернувшись к Кларе, дуче передал ей новость: война вот-вот разразится. «Бедные поляки, бедные поляки, какую катастрофу они устраивают! – воскликнул Муссолини. – Как они могут так обманываться – верить, что им помогут французы или англичане?»[171]
Глава 8
Война начинается