Парадигма греха

В школе уже начались уроки, поэтому и в библиотеке стояла полная тишина. Маргарита Васильевна, увидев входившего Калошина, поднялась ему навстречу, держа в руках небольшую книгу.

– Вот, пожалуйста! Представляете, нашлась! Но где?.. Совершенно на другой полке, наверху, куда я составляю самую нечитаемую литературу. Как она туда попала? Ведь она во втором ряду стояла! Кто же это сделал? Мне даже трудно туда что-то убрать, не то, что детям! – всё удивлялась женщина.

– Я думаю, что Арбенин сам её туда поставил, – успокаивающе положив руку на её плечо, сказал Калошин.

– Но зачем?

– Позже ответим и на этот вопрос. А формуляр, как я понимаю, так и не нашелся?

– Нет, я всё перебрала, – покачала головой Маргарита Васильевна. – Скажу, что ничего подобного за время моей работы не случалось.

– Ну, уж, коль книга нашлась, об остальном, прошу вас, никому ничего пока не говорить. А на книгу я напишу расписку, – Калошин взял ручку и обмакнул в чернила. – Договорились?

– Да, разумеется, – кивнула женщина.

– Скажите, а вы хорошо знали Арбенина? Может быть, вам что-нибудь известно о его личной жизни?

Маргарита Васильевна смутилась:

– Я, конечно, не одна об этом знаю, но всё-таки… – она замешкалась.

– Вы имеете в виду его связь с Прасковьей Петровной?

– Вы тоже об этом знаете? Ну, тогда мне остаётся только подтвердить то, что известно всем, хотя Прасковья Петровна тщательно это скрывает. А зря… Ведь её никто не может за это осудить: семьи она не разбивала, отца от детей не уводила… А право на счастье есть у каждого…

– Тут я с вами абсолютно солидарен! – кивнул Калошин. – Так, может быть, вам известны какие-нибудь… – майор повертел пальцами, подбирая слово, – … нюансы их отношений? Ведь что-то же случилось с ним?

– В их отношениях я не заметила ничего негативного, а вот сам Денис Иванович… – Маргарита Васильевна замялась.

– Что Денис Иванович? – нетерпеливо спросил Калошин.

– Он стал каким-то не то чтобы рассеянным, а, точнее сказать, потерянным! Понимаете? Ведь то, что мальчик пропал, его никто в этом не обвинял. Леня ушел из школы, а куда направился потом, Арбенин за это не в ответе! Но он почему-то корил себя, хотя никому об этом напрямую не говорил. Но мы видели всё и понимали. – Женщина замолчала, обдумывая что-то, потом вдруг сказала: – Вы знаете, я кое-что вспомнила, не знаю, поможет ли это вам в его поисках, но, думаю, что это немаловажно.

– Так-так, говорите!

– Когда он выбирал книги две недели назад, он стоял у полки с научной литературой и листал одну книгу, я заглянула к нему и спросила, выбрал ли он то, что ему надо, так как спешила и собиралась уже закрывать библиотеку. Знаете, что меня насторожило в этот момент? Он так медленно повернулся ко мне, будто смотрел сквозь меня, и я удивилась его глазам: то ли радость, то ли возбуждение, то ли страх был в них, или все вместе, сказать точно не могу. Но у меня мелькнула мысль, что он нашел нечто в этой книге, что его так поразило!

– Что это была за книга?

– Так вот теперь-то я и вспомнила: та, что у вас в руках! – возбужденно воскликнула женщина.

Калошин с потаенным удивлением повертел книгу: небольшая брошюра в мягком переплёте. Что же в ней такого ценного могло быть? На этот вопрос должны ответить эксперты.

Калошин поблагодарил женщину и отправился к директору школы.

Никита Сергеевич Васильков был чрезвычайно худ и высок. Очки в тяжелой роговой оправе увеличивали и без того большие выпуклые глаза, делая их обладателя похожим на большую длинную рыбу. Полные губы полностью дополняли эту картину.

Документы Калошина директор смотреть не стал – знал его много лет, лишь крепко пожал ему руку и предложил место на мягком диване, который своим видом выбивался из общей аскетической обстановки, больше соответствующей духу исправительного учреждения, нежели обыкновенной советской школы.

Не дав Калошину сказать и слова, Васильков начал говорить сам:

– Знаю, знаю, вы пришли поговорить о нашем коллеге. Мы все чрезвычайно удивлены, и даже, где-то, напуганы, – эти слова удивили Калошина, но он не подал виду, – да-да, представьте, напуганы! – Никита Сергеевич вытянул шею, заглядывая в лицо собеседника. – Вы должны нас понять, это странное происшествие с исчезновением учителя после прошлогоднего исчезновения ученика отдает какой-то мистической закономерностью, – он протестующее замахал руками, – нет-нет, я совершенный атеист, но такое… Вы меня понимаете? И думаю, что не осудите за моё визионерство? – он ещё больше приблизил свое лицо к лицу Калошина. Тот незаметно отодвинулся и, скрывая раздражение, сказал:

– Никита Сергеевич, поверьте, мне абсолютно нет никакого дела до ваших мировоззрений, пусть это интересует ваше начальство. У меня несколько другой интерес: я хотел бы побольше узнать об Арбенине, и как учителе, и просто о человеке, чтобы хоть как-то приблизится к тайне этого, как вы говорите, мистического исчезновения, – выдав эту тираду, Калошин чертыхнулся про себя и на себя.

– О, простите, увлекся!

«Заметно» – опять раздраженно подумал майор, а вслух спросил:

– Так что вы можете рассказать о вашем учителе?