Парадигма греха

– У нас к вам несколько вопросов, касающихся прошлогодних событий, – Дубовик подвинул к себе обрезанную жестяную банку, выполнявшую роль пепельницы, и, предложив папиросу сторожу, закурил вместе с ним.

– А какие такие события? – старик никак не мог собраться с мыслями: либо переживал потерю драгоценной жидкости, либо атавистический страх перед КГБ не оставлял его.

– Помните исчезновение мальчика?

– Этого?.. Лёньки-то? А как же, помню! Тут такое было! – старик покачал горестно головой. – Жалко мальчонку, строгий такой был, дисциплинированный… Родителей жалко! Уж так убивались!.. Особенно мать! Женщина хорошая, правильная, а такое несчастье!

– Так, лирическое отступление закончилось, переходим к делу, – Дубовик затушил папиросу. – Что лично вы знаете об этом? Видели мальчика, когда он уходил из школы?

– Не-ет, чего не видел, того не видел! За ними разве ж уследишь? Да я и не смотрю никогда. Дождусь, чтобы все ушли, пройдусь по коридорам, проверю, все ли классы закрыты, не остался ли кто, потом запираю дверь и – к себе в каморку. Если холодно, смотрю за печью в кочегарке, – старик с сожалением посмотрел на докуренную папиросу. Дубовик протянул ему портсигар. – Благодарствую, хорошие папиросы, – закурил снова.

– А как с этим делом? – Калошин щёлкнул пальцами по горлу.

– Вы на это намекаете? – старик потряс полупустой бутылкой и вздохнул: – Услужили вы мне… Я ведь теперь не работник, то есть, плохой работник…

– Как так? – удивились оба.

– Вот так все и удивляются! – старик усмехнулся. – У меня это после фронта. Там ведь как было: перед каждой атакой – сто грамм! Вот моя нервная система, как доктора говорят, и привыкла. Когда выпью, становлюсь бодрым – хоть сейчас в бой! А если без этого – с ног валюсь, спать хочу. А тут-то ведь всё время на ногах надо быть. Хотя, днем, бывает, что и посплю. А ночью-то лучше бодрствовать. Такая уж у меня работа, – он затянулся. – Только директору об этом ни-ни! Уволит! А мне и пойти некуда, здесь мой дом, здесь моя и работа.

– Ладно, восполним вашу потерю! – засмеялся Дубовик. – Значит, ночью вы все слышите, всё видите, так?

– А здесь ничего и не происходит! Баловства пока не было! – старик помялся, будто раздумывая, что сказать, и подполковник сразу уловил его замешательство.

– И всё-таки, когда пропал мальчик, у вас всё было в порядке? Или вы что-нибудь видели? – он посмотрел прямо в глаза сторожу, тот не успел их отвести, и часто заморгал. – Ну?

– Признаться стыдно, – тяжело вздохнул старик. – Милиции же не мог сказать, что бутылка моя исчезла, в ней-то и было грамм сто пятьдесят, как раз на ночь и хватило бы. В магазин пойти было поздно… В общем, уснул я… Проснулся часа в четыре, печь остыла, я – бегом топить, хорошо, что ещё холода не наступили. Никто ничего не заметил.

– А кто знал о вашей привычке пить на ночь? – спросил Калошин.

– Не пить, не пить! А только выпить! – раздраженно сказал сторож.

– Сути это не меняет! – махнул рукой майор. – Кто знал?

– Так, мужики… то есть, учителя, ну, этот, физрук Коляда и химик Арбенин. Я их иногда просил об услуге. Покупали… – старик переводил взгляд с одного на другого.

– Та-ак… Значит, говоришь, бутылка в ту ночь исчезла? Кто заходил к тебе вечером?

– Арбенин и заходил! Он мне и принес в тот вечер четвертную! Принес и ушел!

– Во сколько это было?

– Занятия в школе тогда уже закончились. Я стоял на крыльце, ждал, когда все учителя разойдутся. Думал, то ли кого из мужиков поймаю, то ли сам сбегаю, когда никого не будет. А тут Арбенин вышел. Я к нему: «Купи», он кивнул и пошел. Через час, примерно, пришел, отдал бутылку и пошел.

– Расскажите-ка об этом подробно, – сказал Дубовик.

– Так, какие там подробности? Пришел, подал. Говорит: «На, старый, работай!». Присел на стул.

– Бутылку вы куда поставили?

– Я её всегда за ножку стола ставлю, чтобы с порога не было видно, если что… Ну, он сидит, смурой такой. Я его спросил, не случилось ли чего? Он буркнул что-то. А я ещё подумал, что Прасковья отказала, что ли… Предложил ему выпить, он отмахнулся. Ну, я грамм сто хлопнул. Потом… – старик задумался.

– Ну, так, что потом? – Дубовик подтолкнул его в локоть.

– Погодите-ка… Так он сказал мне, что дверь вроде бы открыта, я бегом к выходу, а он остался… Так это что ж, он бутылку взял? Но зачем? А ведь точно, после него никого больше не было! А выпивки-то я кинулся, когда совсем уж завечерело, после десяти где-то! Так-так! Вот так учитель! А взял-то на мои деньги! – сокрушался старик.

– Да бросьте вы о своих деньгах! Речь идет о людях, а вы все бутылки да рубли! – вскипел Калошин.

– Да я ничего, Бог с ними! – замахал руками сторож. – А ещё… это… ну, лопата у меня пропала… штыковая… Для снега – стоит на месте, а той нет!..

– Когда? – Дубовик сжал руку старика, тот удивленно посмотрел на него.

– Так в тот же день, то есть, на следующий день, утром не нашел я её. Но потом началась суматоха из-за мальчишки, и я забыл про неё. Потом поискал, да нигде не было, плюнул – купил новую.

– Может быть, кто-то из детей взял? – предположил Калошин.