Следующим пунктом в нашем маршруте значился похоронный зал. Расположенный на задворках города, он вселял уныние и горечь. Людей в зале собралось немного. А в центре, возле гроба, стояла одинокая фигура женщины, склонившейся к столь скоропостижно ушедшему мужу.
Людмила тоже заметно постарела за эти годы, но скорбь окончально смыла всю её привлекательность. Сейчас она походила на старуху, раскатанную жизнью.
Карина очнулась первой, неожиданно придя в движение и бросившись к матери. Обнять её так и не отваживалась, но руки её коснулась. Что они сказали друг другу, я не расслышал, моё внимание полностью сосредоточилось на абсолютно белом лице отца с синими губами, словно намекающими на причину его смерти — проблемы с сердцем.
Подойти оказалось непросто.
На задворках сознания пробежала мысль о том, что, наверное, стоило купить цветов. Разве это имело хоть какое-то значение? Смешно. Но мне столько всего хотелось сказать ему, а теперь в голове буквально звенело от пустоты. Единственное, на что меня хватило, это невнятно проговорить:
— Ты был дедушкой… трижды.
***
Похороны прошли… невзрачно. Если, конечно, это слово подходит для сего мероприятия. Парочка речей от бывших коллег и соседей, сдавленные всхлипы от Людмилы… На фоне всего этого я и Карина казались инородными телами. Её мать отнеслась к нашему приезду неожиданно благосклонно, вцепившись в руку дочери и не отпуская её до самого конца.
Поминальный обед тоже прошёл достаточно быстро, и я даже не успел осмыслить происходящее, как оказалось, что уже везу Карину с её матерью домой.
Впоследствии выяснилось, что именно это решение из всех стало в тот день для нас самым фатальным.
***
Мы сидели на безликой кухне и пытались вести светскую беседу, когда Людмила, утерев очередную волну слёз, взглянула на нас так, словно впервые увидела.
— А как вы всё же оказались здесь вместе? Вы общаетесь?
Мы с Кариной переглянулись, словно принимая это общее решение. Наконец-то я кивнул, а Павлова сбивчиво сообщила:
— Мам, у нас с Ильёй есть общий сын. Егор…
Она ещё не успела договорить, но уже поняла — мы пересекли ту черту, которую пересекать не следовало.
Я видел, как лицо мачехи искажалось, словно она на глазах превращалась в монстра из детских страшилок, которыми мы так любили пугать друг друга в детстве.
Хлёсткая пощёчина прилетела Карине прежде, чем я успел встать между ними.
— Мразь! — нечеловеческим голосом взвилась женщина. — Как ты могла покуситься на Машенькину мечту…
Поток брани лился из её рта потоком, но я не слушал, глядя лишь на шокированную Карину. Наверное, она не верила… не верила, что посмела надеяться на что-то другое со стороны матери. Но наши родители были теми, кем были… И дать нам что-то другое было выше их сил.
— Да чтоб ваш сын сдох!!! — визжала новоиспечённая «бабушка». И вот здесь я действительно разозлился.
— Ваша Машенька была редкостной сукой.
— Да как ты смеешь?! — она накинулась на меня со злыми ударами, но я с лёгкостью отодвинул этот мешок костей и маразма от себя.
— Знаете, самое печальное, что после смерти отца Карина оставалась единственным человеком, которому было до вас дело. А теперь вы навсегда останетесь здесь одна. Вы и лишь Машкин призрак, отравляющий жизнь всем, даже двадцать лет спустя.
Слова дались легко. Словно мне наконец-то удалось запихать прошлое туда, где ему и полагалось быть, — в прошлое. И выходя из бывшей родительской квартиры, я вдруг ощутил небывалую свободу. Чего нельзя было сказать о Карине: она выглядела так, будто собиралась вот-вот разреветься.
— Не слушай её, — настоятельно потребовал я. — Твоя мать больная на голову истеричка.
— Наверное, — с заминкой сообщила она. — Но от этого не легче…
Мы успели спуститься к выходу, когда в кармане брюк завибрировал телефон. Звонил один из людей Кости.
— Да, Игорь… — начал было я, но был бесцеремонно прерван.
— Илья Николаевич, какая-то женщина только что пыталась похитить Егора.
***
Нам повезло (не знаю, насколько это слово здесь уместно), и мой человек смог договориться, чтобы нас взяли на рейс, вылетающий через полчаса с вахтовиками, направляющимися в наш город. Связаться с Костей я так и не сумел, но меня заверили, что он с Егором, и я немного выдохнул.
— Какая-то полоумная женщина проникла в садик, — в который раз прослушивал я голосовое во время полёта, — говорят, что притворилась работником садика… напела что-то там про врача.
Карина на соседнем кресле сдавленно сглотнула. Она была белее мела, но держалась, подавляя все эмоции, которые явно просились наружу.
— Уволю всех на хрен, — решил я.
Она ничего не сказала, лишь бросила красноречивый взгляд, полный осуждения. Ах да, тема с садиком принадлежала мне. Но я и в страшном сне не мог представить, что кто-то попытается осознанно нанести вред сыну. Мы боялись его болезни, случайных толчков, невнимательных воспитателей, магнитных бурь… да чего угодно, только не этого.
За тот час, который занял у нас полёт, я едва не сточил свои зубы в пыль, настолько сильным было моё внутреннее напряжение.