Партия жертвы

«Ново-Пассит» мне нельзя не только из-за координации. Но противопоказания я не смотрела, просто съела, и всё. И уже больше суток не сплю. Для всех успокоительное, а для меня… Я сжимаю нож. Я хочу, чтобы она сдохла.

Когда мама запретила мне ходить в класс, я истерила трое суток. Она хотела забрать меня из академии, а ведь я была лучшей на курсе. Должна была танцевать Машеньку в «Щелкунчике». Мама сказала, что больше я не смогу танцевать. Нельзя. Максимум, хореография в кружке. Эта свалка отбросов – мне танцевать среди них?! А ещё… перевестись в обычную школу. В обычную…

Меня бросало из жара в ледяной пот и обратно. Я умоляла её не ломать мне жизнь. Я кричала, что никто кроме меня не знает, на что я способна, и что это для меня значит. Мама тоже рыдала. Она боялась за меня. Она пила «Ново-Пассит» пачками. И ей он помогал: она разом обмякала. Я помню, как лежала у неё на коленях и её мягкие руки гладили меня по голове. «Балет – это не всё в жизни, Женечка». «Посмотри на других девочек, живут же и без него». «Можно танцевать и для души, в кружке, в школе на праздниках…»

Её голос звучал глухо, как будто чужой. Живут и без него. Ты же знаешь меня, мама. Я без него не могу. Тогда я впервые схватила канцелярский нож. Я и раньше-то неловко с ним управлялась. Только возьмусь, как мама подлетает: «Женюш, я смотреть не могу, как ты это делаешь, давай сама лучше подрежу!» Она подрезает мои пуанты до сих пор. Но нож я ношу с собой.

Тогда я схватила его в руки и прижала к собственной шее. Получилось неловко, я царапнула кожу, и тёплая жидкость струйкой скользнула под ворот. Но я не отняла руки, понимая, что так только лучше. Ничего со мной не случится, не считая блузки на выброс. А вот мама поймёт, что я серьёзно.

«Не пойду в обычную школу! Не уйду из академии!»

Мама соскочила с места. Эффект «Ново-Пассита» как рукой сняло. «Женюшка, положи нож! Дочка, положи!» У неё в глазах не страх – ужас. У неё трясутся руки. У неё текут слёзы и срывается голос. Мне не нравится это видеть. Не нравится чувствовать, что она хочет вырвать нож из моей руки, но не знает, как приблизиться. «Пообещай, что не переведёшь меня! Ну, обещай!» – кричу я. В моём голосе тоже и страх, и слёзы, и решимость. Я ни за что не буду учиться в обычной школе. Я балерина. Лучшая в Вагановке. «Я – Воплощение, мама! Пообещай, что не переведёшь!»

Тогда я впервые произнесла это: «Я – Воплощение!» Выбила из неё обещание. А потом рыдала на её руках несколько часов подряд. И она рыдала. Она тоже знала, что я – Воплощение. Я с четырёх лет стояла – ходила – на носках. Мне не нужны были даже пуанты! И как только додумалась она ляпнуть: «Балет – это не всё в жизни!» В моей – всё! Нож тогда помог мне доказать это. Поможет и сейчас.

Уж лучше бы я с ума сошла. Сидела бы себе в психушке, представляла, как танцую в Большом. Я – прима, я «этуаль» – недосягаемая звезда. Но я не больная, не сумасшедшая. Мама кричала, что я ломаю себе жизнь. Что я не понимаю, что делаю. Что балет не стоит того! Ничто в мире не стоит того!

А как же моя мечта? А как же моё призвание, предназначение? Если Воплощение не выйдет на сцену, кто будет виноват, что погубил его раньше, чем оно засияло? Кто будет отвечать за это перед самим Искусством? Ты, мама? Или она – эта выскочка? Я ей не дам и шагу сделать по сцене Мариинки. Она недостойна даже пылью закулисной дышать. Даже в зале, в ложах, в самых задах на балконе – и там ей не место. Вон отсюда! Вон из театра! Вон из моей жизни! Из моего спектакля! Ноги твоей не будет на сцене! Я стискиваю лезвие, и ладонь теплеет.

Вдруг в душевую врывается ледяной воздух. Она. Ноги холодеют, а по ладони струится тёплая кровь.

– Жень! А, Жень? Ку-ку, партнёрша не только по танцу, ты здесь, я знаю. Твои красно-синие ноги торчат из-под двери кабинки… Поговорить надо. В общем, я вхожу, да?

Руслан. Чтоб ты провалился, идиот! Я швыряю нож в мыльницу, и лезвие звякает о металл.

– Подожди в раздевалке, – отвечаю я и добавляю вполголоса: – Дебил.

Ничем хорошим это не могло кончиться. Уж слишком наглый у него был тон. У него всегда наглый тон, но когда такой – это всё. Я вышла, скрипя зубами. Хорошо, что нож остался в душевой: увидев его ухмыляющуюся рожу, я почувствовала непреодолимое желание исполосовать её вдоль и поперёк. Я остановилась на пороге.

– Что, танцуем в пятницу? – Он двинулся ко мне.

Кивнула.

– А вот я что-то не уверен.

Молчу, но взглядом спрашиваю.

– Слухи ходят, что я не понравился Виктору на последних трёх прогонах. Ну, а он репетировал параллельно с Эдом. И хочет поставить его.

Пожимаю плечами: к чему мне это?

Руслан надвигается, угрожающе вздёрнув брови.

– Хочешь танцевать с ним?

«Обязательно по жизни дышать мне прямо в лицо?»