Партия жертвы

Он выругался и швырнул телефон на стол так, что звякнула одна из заводных балерин. Потом дёрнулся назад и упал на спинку кресла.

Стараясь не издать ни звука, я на цыпочках попятилась к двери. Внутри у меня всё клокотало: Виктор ни при чём – это всё Самсонов! Проскользнув мимо стола секретарши, я заметила коробку с программами – она стояла на том же месте, что и накануне.

Из кабинета Самсонова послышался скрип стула.

– Алла! – крикнул он.

Не раздумывая, я схватила коробку со стола и бросилась в коридор. Было время занятий, и он был пуст. Я неслась со всех ног, боясь, что Самсонов выйдет из кабинета и выглянет из приёмной. Потом юркнула на лестницу и, сбежав вниз, в чём была выскочила на улицу.

На улице Росси почти всегда безлюдно. Прямая – словно ножом прорезанная – это улица сквозняков. До Фонтанки рукой подать – туда-то и полетели свежеотпечатанные программки. Они кружились на ветру, как огромные снежинки, оседая на холодную воду.

Но коробка вернулась на прежнее место ещё до того, как её успели хватиться. Коробка полная программок. Тех, что десятилетиями хранила старуха.

Самсонов получит своё. А я получу роль. Получу во что бы то ни стало.

Вечером я позвонила Карине. Той самой «лучшей подруге» Пятисоцкой, у которой так «удачно» незадолго до спектакля вылетело колено. Скандал между ними, вспыхнувший с новой силой после их совместной фотосессии, начал затухать. Завтра выступление, и все словно затаили дыхание.

Когда я написала ей в директ, Карина ответила быстро, но держала себя так, как будто ей пишет очередная поклонница. «Спасибо за ваше участие и поддержку…», «К сожалению, в балете нередки травмы», «Самый тяжёлый период для меня уже позади», «Я не могу жить без балета и буду танцевать». Копипаст из десятков других сообщений, которые она получает изо дня в день. Пришлось объяснить, кто я такая: не поклонница, набивающаяся в друзья, а новенькая в её классе.

На этот раз Карина долго не отвечала – фотки мои, наверное, смотрела. А когда написала, тон небожительницы как испарился. Он сменился другим: приторно-благожелательным. «Ой, извини, сразу не узнала», «Знаешь, я тут замоталась: лечение, реабилитация… Вообще не слежу за академией, хотя, конечно, слышала про тебя…», «Как бы я хотела посмотреть на тебя, я всегда восхищалась техникой Пермского», «Не читай инсту, особенно тех любителей, которые пишут о балете, как знатоки» – значит, сама читала – «они пишут откровенный бред…» Точно читала.

Я предложила встретиться под предлогом того, что хотела, наконец, познакомиться с ней. Карина отказалась. Выяснилось, что она в Германии на реабилитации и вернётся только через месяц. Тогда я предложила видеозвонок. Пауза, которая последовала за этим, ясно говорила о том, что Карина не испытывает восторга от этой идеи. Нам не о чем говорить: то, что было только что – бессмысленный обмен любезностями и откровенной лестью, – всё, что мы можем сказать друг другу. Но я всё ещё думала, что она сможет помочь мне. Времени мало, а она – единственная, кто знает, что на самом деле случилось между ними с Пятисоцкой. Фотографии были хорошим намёком, но теперь времени нет – послезавтра эта правда будет мне уже не нужна. Она нужна сегодня. И чем непригляднее она окажется, тем лучше.

И всё же мне не хотелось открыто говорить ей о своём плане. Поэтому я пошла на хитрость. Сначала расточала комплименты её танцу, соврав, что видела в записи, потом фонтанировала пожеланиями скорейшего выздоровления, а потом сказала про Самсонова. Мол, он в кулуарном разговоре с Виктором упомянул о ней. О подробностях я, конечно, промолчала, чем мгновенно вызвала интерес Карины. Она согласилась на звонок.

Палата у неё ничего так. О том, что это больница, разве что кровать напоминает. Навороченная, с какими-то педалями, кнопками и рычажками. Карина с удовольствием водила телефоном вокруг, показывая мне то, что её окружало. Картины, цветы, чайный столик с фарфоровой посудой. Реабилитация должна была влететь её семье в копеечку.

Было видно, что она прекрасно знает, что для меня – да и для любого нормального человека – всё это откровенная роскошь, и Карина старалась показать её во всей красе. «Картины я подобрала сама. Прекрасно, что в этом центре дают возможность менять интерьер по своему усмотрению – это делает пребывание здесь очень комфортным». «У меня специальная диета: много творога плюс морепродукты: омары, креветки, устрицы – не очень люблю это, но привыкаю потихоньку». «Вот эта ваза – какой-то там антикварный хрусталь, а я её чуть не уронила в первый день, можешь себе представить, какая неуклюжая… Станок по мне плачет!»

Карина смеялась, и я смеялась тоже. Звучало неестественно. Когда она, наконец, закончила хвастаться, повисла пауза. По идее я должна была бы подхватить нить разговора, но я молчала ещё некоторое время. Рассматривала её лицо. Без приторной улыбки, которой она сопровождала свой рассказ, оно казалось вполне нормальным. Хотя чересчур мощные брови и пучки накладных ресниц выглядели, конечно, диковато.