Партия жертвы

Я говорила с Кариной в раздевалке, а потом швырнула телефон в шкаф и пошла в репетиционный зал, всё ещё красная от злости. В зеркалах отражалось моё напряжённое лицо. Вдох. Выдох. Я буду репетировать партию Сильфиды, чтобы танцевать её завтра.

Они так и не решились заменить «идеальную» Женю, хотя в последнее время она далеко не идеальна. И прыжок подсел, и батман скукожился. Виктор видит это. Но вот Самсонов… У него не хватило духу признать очевидное: не она, а я должна танцевать завтра.

Как она пялилась на меня тогда в раздевалке! Казалось, сожрать готова. Ей нравились мои слёзы – она бы так и наслаждалась, если бы я не ушла. Она думает, что победила. Но пока ещё ничего не знает.

Я репетирую сегодня одна. Никого нет и никто не придёт. Все ждут завтрашнего дня, когда решится их судьба. В зале будут не только престарелые балерины, будет и Царсинский, и ведущие хореографы Мариинского. Они придут высматривать новых звёзд. И не пропустят Воплощение. Это ведь сцена. А на сцене не спрячешься.

Мне даётся каждое па, каждый пируэт, каждая связка. Я сейчас не чувствую слабости. И у меня больше нет сомнений: завтра именно я буду блистать.

Глава 27

Алина

День выступления. Утро

Вчера вечером, выходя из репетиционного зала, я заметила свет в дальнем конце коридора. В зале Вагановой кто-то был. Я шла туда, и каждый шаг отстукивали удары сердца.

Свет лился из приоткрытой двери. Мне хотелось идти быстрее, хотелось бежать туда, но мне мешал ветер. Не просто сквозняк, который вечно гуляет по коридорам академии, – ветер. Настоящий ураган. Плотный, тяжёлый, как сплошное полотно, он охватил меня, увлекая обратно вглубь коридора. Я сопротивлялась, но пересилить его не могла.

Вдруг тень скользнула из ярко освещённого зала в темноту и исчезла в глубине коридора. Лёгкое шуршание пачки, топот пуантов по паркету…

Ветер стих. Я подошла к залу и заглянула внутрь. Никого. Кто это был? Женя? А может, Карина? Что, если она давно уже танцует? Что, если врёт про то, что она в Германии?..

Выйдя на лестницу, я замерла на верхней ступени. Снова шёпот… где-то высоко под потолком. Тихий, приглушённый шёпот. Или это сквозняк колышет портьеры?

Взгляд упал на портреты. Бледные лица, глаза, устремлённые в вечность… Я хочу знать вашу тайну! Я – Воплощение! Вы ведь видите меня! Скажите мне – та, что была здесь только что, это она? Призрачная балерина? Да-да, это она, я не сомневаюсь! Её появление сегодня – хороший знак. Завтра мой день. Мой спектакль. Моя партия.

– Ты пришла пожелать мне удачи? – крикнула я в темноту лестницы.

– Удачи, удачи, удачи… – гулкое эхо улетело под своды.

Вернувшись домой, я увидела длинное чёрное платье. Одетое на вешалку, оно покачивалось на перекладине между сервантом и дверным косяком. Этот траурный наряд она приготовила на сегодняшний вечер. Его и один из своих облезлых париков.

Дверь в комнате старухи скрипнула в тот самый момент, когда я положила контрамарку на липкую клеёнку кухонного стола. Место Жертвы рядом с Воплощением: завтра она должна быть в зале. Шаркающие шаги вдруг оборвались, замерев в глубине коридора. Слушая её хриплое со свистом дыхание, я понимала – она не выйдет ко мне. Мы увидимся завтра на премьере.

Ночью я снова танцевала. Не могла уснуть – партия не шла из головы. Что-то внутри меня повторяло раз за разом: «Продолжай, продолжай, сегодня ты должна танцевать, должна, должна, должна…» Даже когда от внезапной судороги подкосились ноги, я схватила иглу с трюмо и ткнула в мышцу с яростью, какой не ожидала от самой себя. Но боли не было. Уже спустя пару минут я танцевала снова.

Всё внутри меня отдавалось танцу. Каждая мышца и каждый нерв. Я танцевала сольную вариацию из па-де-де Джеймса и Сильфиды, и чувствовала её рядом. Тень невидимого – Призрачная балерина – снова была здесь. Танцевала вместе со мной. Музыки не было, но она звучала у меня внутри. И она тоже слышала её. Наш танец был прекрасен, идеален до мелочей. Не было ни боли, ни скованности мышц. Это обо мне шептались Карсавина с Павловой. Обо мне. А Призрачная балерина всегда знала, что так и будет.

«Почему ты соврала мне о матери? Если бы не та ложь, возможно, я никогда не усомнилась бы и в том, что ты сказала обо мне: про то, что я – Воплощение. Зачем ты обрекла меня на годы сомнений, когда я считала себя ничтожеством?»

Танцуя, она смотрит на меня, и её губы едва заметно шевелятся, но я не могу разобрать слов. «Что? Что ты говоришь? Я не слышу!»

Молчание. И снова беззвучное шевеление губ. Она знает ответ на вопрос, который мучает меня. «Что я должна сделать, чтобы танцевать завтра? Что?» Мою роль отдали Пятисоцкой, и она легла спать этой ночью с уверенностью, что будет Сильфидой. «Что мне делать? Как получить то, что должно принадлежать мне?»

Она беззвучно шепчет мне ответ, но я не умею читать по губам.

– Да скажи же ты нормально! Если знаешь, что делать – скажи сейчас!