Партия жертвы

Я начинаю заливать по поводу реферата, который якобы пишу. Она отводит глаза при словах «лучшие выпускники». Я говорю, что встречалась с Ташлаповым. Теперь она вообще на меня не смотрит. Решающий вопрос: что случилось на выпускном спектакле?

Молчание. Улыбки на её лице больше нет:

– Я упала, Ташлапов ведь сказал вам. В театр меня не взяли.

– А в другие? Михайловский? Независимые труппы?

– Я не пробовалась туда. Не хотела больше танцевать.

– Вы не общаетесь с Виктором Маравиным?

– Нет, зачем? Мы и когда учились-то не особо общались.

– Он работает в Вагановке.

Она равнодушно пожала плечами.

– Что с вами случилось на выпускном спектакле, вы можете мне рассказать? Почему вы потеряли сознание?

Она вдруг выпрямилась, лицо потемнело.

– Простой обморок. Но это не то, что я хотела бы с вами обсуждать.

– Ташлапов сказал, что Виктор подсыпал вам в воду лекарство от сердца.

Она закатила глаза.

– Я уже слышала эту историю. Но не могу ни подтвердить, ни опровергнуть.

Елецкая сложила руки на груди и поднялась с места. Если не сейчас, то никогда.

– Виктор лишил меня роли. Танцевать будет его протеже. А для меня от этого танца зависит всё. Пожалуйста, скажите мне, что он сделал вам?

Она резко обернулась, и вместо улыбки на её лице появилась презрительная гримаса.

– Для тебя всё зависит от танца, но ты сидишь здесь и собираешь сплетни двадцатипятилетней давности! Ещё и Ташлапова спросила – нашла кого! Он и тогда трубил на всех углах, что Виктор якобы виновен во всех смертных грехах! Никак не мог поверить, что его возьмут не солистом, а в кордебалет! Я же объяснила всем – бутылка стояла за кулисами, но я из неё не пила. Я не знаю, подсыпал он туда что-то или нет. Я не пила!

– Тогда почему вы потеряли сознание?

– Переутомилась. Перенервничала. Мы сутки напролёт репетировали – ты же должна знать, что это такое! Я за день по две пары пуантов убивала. Вот почему упала. Было бы странно, если бы станцевала!

Её лицо скривилось, показались морщины, которые не были заметны до сих пор. Какие морщины на лице безмятежной хранительницы танца? Образ для «мамочек-кошельков» исчез теперь. Передо мной была она сама.

– Ваши дети тоже здесь занимаются? – спросила я, заметив кольцо на её безымянном пальце.

Она холодно усмехнулась.

– Мои дети давно выросли. К балету они не имеют отношения. Думаю, ты можешь понять почему.

Я пожала плечами:

– Не знаю. У меня не будет детей.

Она махнула рукой:

– Я тоже так думала – это проходит. Иди танцуй, пока есть запал. И не думай о глупостях. На сцену есть несколько выходов, но грязи полно в каждом. И в ней очень легко увязнуть. Ты же видела Ташлапова?

Я кивнула.

– Вот тебе и ответ.

Выходя от неё, я кусала губы. Полдня потратила, и ничего. Ничего, что можно было бы выплюнуть Виктору в лицо, чтобы заставить его отдать мне роль!

Я решила идти прямо к Самсонову, чтобы ещё раз поговорить с ним и объяснить, что Виктор тянет «свою Женечку». Самсонов – единственный адекватный здесь. И он может помочь.

Проходя по коридору, я подмечала взгляды с портретов: Павлова, Уланова, Колпакова… Столкнись они в жизни – на сцене – и перегрызли бы друг другу глотки… Великие балерины. Каждая из них сожрала бы другую за роль. В балетном мире ты точишь зубы или кто-то другой заточит свои о тебя. Это называется «делать карьеру в танце». И Самсонов в одном из интервью сказал, что это надо делать в театре. Мол, академия не место для склок и подстав. Лукавил. Здесь начинают «делать карьеру в танце» с первого класса, с первого шага на пуантах.

Дверь, как всегда, была приоткрыта, а секретарши не было на месте. Самсонов говорил по телефону: я не видела его, но поняла по характерным паузам в разговоре. Я остановилась, прислушиваясь.

– Нет, нет! Я уже говорил тебе! Никаких замен, никаких подмен!.. Виктор! Ты меня не слышишь! Виктор!

Повисла пауза, после которой Самсонов взорвался:

– Поставил в зады, так пусть там и стоит! Ты мне что предлагаешь, а?! Пятисоцкую убрать накануне премьеры? Ты умом тронулся или как? С самого начала я говорил тебе, что эту пермскую вообще не надо ставить! Нет, вы ж с Коргиной как дятлы мне долбили! Давай – да давай, давай – да давай! Хорошо, ввели. А теперь-то чего? Ты мне спектакль сорвать хочешь?!

Ещё пауза, во время которой я отчётливо слышу стук собственного сердца. Оно заходится так, что трудно дышать. Виктор предлагал заменить Пятисоцкую на… меня!

– Да не будет этого, я тебе повторяю! – вновь взорвался Самсонов. – Ты сколько с Женей репетировал? Три месяца? А эту сколько видел? Три раза! – Пара секунд молчания, а потом: – Ну и что, что выучила? И что, что чётко? Да, я видел! Всё я видел! Это в классе чётко, Виктор, ну как ты не знаешь, а? В классе чётко, а на сцене что будет? Что мы на сцене-то увидим, дорогой ты мой? Ты отвечать будешь?

Послышался звук удара – он с силой хлопнул рукой по столу:

– Задний ряд, и точка! – Пара мгновений молчания, а потом: – Виктор? Виктор! Стакан воды и пара капель валерьянки. Потом спать. Завтра в десять в Мариинском.