Партизаны Подпольной Луны

Но в эту комнату вызывать домашних эльфов было бесполезно - они всё равно не пришли бы, опасаясь оборотня после обратной трансформации. А вдруг он так и лютует там, в пустой спальне?

- Луна, дорогая моя, хорошо ли тебе со мной? Не было ли тебе больно?

Ремус галантно осведомился, чтобы удостовериться в том, что женщина насыщена мужской, странно даже подумать, его, Рема, лаской.

- Да, мой любимый. Но ты делал всё это, такое приятное и превосходное, не с мыслями обо мне. Признаюсь, мне так жаль!

- Вот дементорова прорицательница! Мало ей, что ли, показалось? Ну дык я ж могу ще. От меня ж не убудет… Боги, милостивый, всемогущий Мерлин! Да что с моим членом? Он усох и стал ровно в половину меньше прежнего, волчьего! Или это я превращаюсь обратно из нелюдя в человека? И душа у меня появится? Настоящая, мужская. Но… была же у меня душа, иначе бы не унёсся я, куда и все маги при смерти - в мир Немёртвых. А оттуда лихо так потягивало в Посмертье. Я знаю, что это оно, но откуда? Я же дальше гостевого пароля в Междумирье, да и то, по большой, преогромной такой пьянке не знал.

- Да, ты превращаешься в человека, мой Ремус. Потому-то мне и не больно…

Опять прорицание, да какое! От столь дорогих слов Рем расстаял, как январский снежок, запорошивший землю вокруг Хогвартса - о, Хогвартс! - так, что студиозусы взялись строить снежные крепости и устраивать шуточные баталии. Даже Неспящие на время угомонились. Ох, и хорошее было тогда времечко, благостное!

Снег, выпавший сразу после Нового Года, привёл всех в состояние детскости. Все в учительской словно игрунками заделались. Так хотелось тоже перекинуться снежными шариками, что и про раздоры в связи с избранием нового господина Директора забыли.

А как приятно было присутствовать на благочинных похоронах Альбуса Дамблдора! Падал снег, медленно, неминуемо, торжественно, покрывая уже заколоченный гроб множеством красивых хлопьев и отдельных, остроконечных снежинок, таявших на полированном дереве…

Но что-то всё не о том думается Люпину, расставшемуся с задолбавшей его девственностью, теперь и де-юре.

Да, хорошо с женщиной, и ей удовольствие доставлять приятно и важно, чувствуя себя настоящим джентльменом - любовником. Но не того желает истомившаяся задница Люпина. А ведь придётся, придётся же руку и сердце предлагать, хоть и против воли, одинокой, холостяцкой, такой дорогой воли! Она же, Луна, и спасла его от смерти, и подарила жизнь Человека, наконец!

Разумеется, Ремус свяжет с ней жизнь, со своей спасительницей. Но, о, боги, как же тяжело, должно быть, жить с провидицей, читающей все мысли супруга! Придётся Ремусу помучаться во всю оставшуюся жизнь, во всю оставшуюся жизнь. И так до самой смерти.

Сейчас же всё, что требуется от них обоих - это вылезти из ванны, высушиться заклинанием, одним на двоих, так Луна крепко прижалась к Ремусу. Должно быть, ещё не до предела удовлетворена. Так вот ты какая, женщина! Не способная ублажиться до основания даже двухчасовыми, если не дольше, ласками! Неуёмная, совсем заездящая теперь уже не полового гиганта, а простого волшебника с обычными, ну, может, чуть крупнее среднестатистических, гениталиями.

Высушились, слава Мерлину, обойдясь всего лишь одним сношением, а то с такой непривычки член Ремуса уже саднило, и он заметно распух. Теперь одеться, так-с, ещё два разика, в одежде, на полу. Задница меж тем требовала своего до того, что даже есть расхотелось.

- А не пойти ли нам к твоему другу? Ты бы и научил меня пользоваться им, - произнесла Луна игриво.

Так вот, чего хочет ненасытная женщина - ещё и миленького в ручки свои белыя заполучить!

Но Ремус ответил с приобретённым достоинством настоящего мужчины:

- Я ведь ещё не спросил твоего разрешения на предложение руки и сердца, хоть и самого младшего из Люпинов, однако род свой ведущих от друидов и англо-саксонских королей, теперь же избавленного чудом - это ты такое чудо в моей жизни, Луна! - от запятнавшего мою кровь серебра.

- Но я хочу, да, желаю узнать, как управляться с твоим другом! - капризно заявила мисс Лавгуд.

- Хорошо, ты узнаешь, хотя это и секрет, бывший только моим и моего миленького… О, я проговорился. Прошу, Луна, считай, что ты этого не слышала! Очень прошу!

- А почему ты так стесняешься имени своего друга? Разве в этом есть что-то, порочащее тебя? - искренне удивилась Луна.

Она, хоть и стала женщиной, но разумом, нет, не прорицательской его составляющей, а обычной, человеческой, оставшаяся в непорочных девицах.