Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

— О… э-э… да, э-э… да. Исключительно интересно, честное слово.

— Есть парочка молодых людей, которые считают себя Иисусом Христом. Но они не пользуются такой популярностью, как Всевышний. Ну, земных кумиров, разумеется, побольше. В то время, о котором пойдет речь, у меня было двадцать четыре Адольфа Гитлера. Учтите, что Гитлер в то время был еще жив.

Да, двадцать четыре или двадцать пять Гитлеров… — Он вытащил из кармана небольшую записную книжечку и заглянул в нее. — И пятнадцать Наполеонов[184]

. Наполеон всегда пользовался огромной популярностью. Еще с десяток Муссолини[185], пятеро Юлиев Цезарей[186] и множество других деятелей прошлого и настоящего. Но не буду утомлять вас всякими медицинскими подробностями. Перейдем к тому, что непременно вызовет ваш интерес.

Доктор Рейнхардт начал свой рассказ, который герр Шписс тут же перевел.

— Однажды клинику посетило некое официальное лицо. Член правительства, пользовавшийся в то время огромным авторитетом — тогда, заметьте, шла война. Назовем его Мартин Б. Вы конечно догадываетесь, о ком я говорю. Он привез с собой своего шефа. Собственно говоря — что тут ходить вокруг да около — он привез самого фюрера.

— Да. Это была очень большая честь — понимаете? — сам фюрер приехал нас инспектировать, — продолжал доктор Рейнхардт. — Он отнесся к нам благосклонно, mein Furer[187]. Он сказал, что до него дошли слухи о моих успехах, и посетовал, что в последнее время в армии творится что-то непонятное. Несколько раз объявлялись Наполеоны или наполеоновские маршалы. Самое неприятное, во время боевых операций они вели себя соответственно — понимаете? — и несли чудовищные потери. Я был бы счастлив объяснить ему в общих чертах, почему такое случается и каковы симптомы, но сопровождавший его Мартин Б. сказал, что в этом нет надобности. Наш великий фюрер, — сказал доктор Рейнхардт, опасливо поглядывая на герра Шписса, — не пожелал вникать в такие мелочи. Он сказал, что будет лучше, если опытные психиатры соберутся на консилиум. Ему же просто хочется — ах, ему просто хотелось бы все осмотреть. И вскоре я понял, кого именно он хочет видеть. Это меня не удивило, нет. Ведь кое-какие симптомы можно заметить сразу… Стресс, который ему было суждено пережить, уже стал сказываться на его здоровье.

— Должно быть, к тому времени ему стало казаться, что он — сам Господь Бог, — неожиданно сказал полковник Пайкэвэй и усмехнулся.

Доктор Рейнхардт был шокирован.

— Он попросил меня рассказать о некоторых больных. Дело в том, что Мартин Б. сообщил ему, что многие мои пациенты искренне полагают, будто они и есть настоящие Адольфы Гитлеры. Я объяснил, что ничего из ряда вон выходящего тут нет. При том уважении и восхищении, которые они к нему испытывают, у некоторых особо впечатлительных людей возникает естественное стремление походить на него, и в конце концов они начинают себя с ним отождествлять. Я боялся, что мои слова прогневят его, но, слава Богу, он был очень доволен. Мне было отрадно видеть, что ему это польстило: что кто-то жаждет быть им. Затем он спросил, нельзя ли ему повидать пациентов, одержимых именно этим недугом. Мы это обсудили. Мартин Б. немного сомневался, но потом отозвал меня в сторону и сказал, что герр Гитлер действительно хочет с ними познакомиться. Но сам он должен получить твердые гарантии того, что с герром Гитлером… короче говоря, что герр Гитлер не подвергнется ни малейшему риску. Что, если кто-то из этих самозваных Гитлеров вдруг начнет проявлять агрессивность… Я его заверил, что нет никаких причин для беспокойства, пообещав отобрать среди пациентов самых дружелюбных фюреров. Герр Б. сказал, что фюрер настаивает на том, чтобы беседа происходила с глазу на глаз. Пациенты не смогут чувствовать себя раскованно в присутствии директора клиники, и коль скоро никакой опасности нет… Я еще раз заверил его, что опасности нет ни малейшей, но лучше все-таки герру Б. при этих беседах присутствовать. В общем, мы договорились. К нашим фюрерам послали санитара с просьбой собраться для встречи с очень важным гостем, который хочет с ними посоветоваться.

Ах да. Мартина Б. и фюрера представили собравшимся. Я вышел, закрыл за собой дверь и разговорился с двумя адъютантами, сопровождавшими высокое начальство. Как я уже сказал, фюрер был необычайно возбужден и взволнован. Без сомнения, в последнее время у него было много огорчений. Он приехал к нам чуть ли не перед самой капитуляцией, когда все, честно говоря, шло хуже некуда. Сам фюрер, сообщили мне собеседники, был близок к отчаянию, но совершенно уверен, что одержит победу в этой войне, если только его не подведет Генеральный штаб и все его приказы будут правильно поняты и, главное, исполнены.

— Полагаю, — сказал сэр Джордж Пэкхэм, — к тому моменту он был… уже не совсем… несомненно, он был в состоянии, близком…

— Нам нечего тут играть в прятки, — сказал герр Шписс, — он был уже абсолютно невменяем. В ряде случаев приходилось решать за него. Вы и сами это отлично знаете из донесений ваших агентов.

— Помнится, на Нюрнбергском процессе…