Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

— Во Франции дела плохи, — сказал полковник Пайкэвэй, стряхивая с пиджака слой сигарного пепла. — Это слова Уинстона Черчилля во время последней войны[180]. Вот был человек — всегда говорил просто, ни единого лишнего слова. Это производило впечатление. Говорил только то, что необходимо. Давненько все это было… Но сегодня я вынужден повторить его слова. Во Франции дела плохи.

Он закашлялся, чихнул и стряхнул с себя очередную порцию пепла.

— И в Италии тоже, — продолжил он. — И в России. Они, правда, пока молчат, но нам сообщают, что там далеко не все в порядке. Толпы студентов бьют витрины, штурмуют посольства… То же самое и в Египте. В Иерусалиме — хуже некуда. И в Сирии. Здесь, правда, еще терпимо, и не стоит особенно беспокоиться. А вот из Аргентины новости, я бы сказал, странные. Весьма специфические. Аргентина, Бразилия и Куба объединились. Теперь это Соединенные Штаты Золотой Молодежи или что-то вроде того. У них и армия есть. Хорошо обученная, вооруженная до зубов профессиональная армия. У них есть все — авиация, танки, бронетехника и бог знает что еще. Но самое ужасное, у них есть высококлассные специалисты. И знаете, они там все время поют: популярные песни, народные песни, древние боевые гимны. Изображают из себя этакую Армию Спасения[181] — нет, я с большим уважением отношусь к Армии Спасения. И с большой симпатией. Особенно к девушкам с их шляпками. Да… так вот, я слышал, что-то в этом роде готовится и в наших странах. Я полагаю, некоторые из них еще заслуживают право называться цивилизованными? А то один из наших политиков как-то сказал, что мы велики благодаря нашей терпимости — устраиваем демонстрации, проявляем темперамент в форме насилия и блюдем моральную чистоту, раздеваясь чуть ли не догола. Уж не знаю, о чем он собственно собирался толковать — политики этого подчас и сами не знают, — но звучит убедительно. Впрочем, на то они и политики.

Он замолчал и посмотрел на своего собеседника.

— Удручающе — прискорбно и удручающе, — сказал сэр Джордж Пэкхэм. — Просто не верится. Голова идет крутом. Если бы только можно было… И это на данный момент все новости? — спросил он уныло.

— А вам мало? На вас не угодишь. Анархия набирает силу — вот какие новости. Пока они еще не все прибрали к рукам — но поверьте, ждать осталось недолго.

— Но ведь мы в состоянии с ними справиться?

— Это будет очень даже непросто. Конечно, слезоточивый газ даст нам небольшую передышку… Но потом… не применять же нам и в самом деле оружие массового поражения? Неизвестно еще, кто от него пострадает больше — эти молокососы или старички-пенсионеры да домашние хозяйки. Оно виноватых искать не станет. Всех под одну гребенку: от великих наших политиканов, которые то и дело твердят, что у нас тишь, гладь да божья благодать, до нас с вами! А теперь, — добавил полковник Пайкэвэй, — если вы жаждете еще новостей… Специально для вас, с пылу с жару, сверхсекретные из Германии. Герр Генрих Шписс собственной персоной.

— Откуда вы знаете? Эти сведения строго…

— Мы все знаем, — сказал полковник Пайкэвэй. Это была его коронная реплика. — За тем мы здесь и сидим. Привез с собой какого-то доктора, — добавил он.

— Да, доктор Рейхардт, известный ученый, я полагаю…

— Да нет. Доктор медицины, врач. Из психушки…

— О Господи — неужели психолог?

— Возможно. В психушках по большей части работают психологи. Если повезет, и его доставят сюда в целости и сохранности, он, может, и разберется, что творится в головах наших молодых смутьянов. Чем они забиты. Впрочем, там такая мешанина: немецкая философия, лозунги в защиту власти черных, опусы французских утопистов и прочая белибердень. Может, они натравят его на наших светил от юриспруденции, которые только и твердят, что главное — не подорвать у молодых веру в себя. Мол, им ведь еще жить да жить! Думаю, все можно решить куда проще. Увеличили бы им стипендии, и делу конец — разбрелись бы по домам как миленькие и засели бы за сдои книжки. Знаю, знаю, скажете, я оторвался от реальности. Не думаю… Хотя, может, и оторвался.

— Приходится принимать во внимание новый образ мыслей, — сказал сэр Джордж Пэкхэм. — Поневоле чувствуешь… то есть, я хотел сказать, надеешься… в общем, трудно выразить словами…

— Должно быть, нелегко вам приходится, заметил полковник Пайкэвэй. — Раз уже и слов найти не можете.

Зазвонил телефон. Полковник снял трубку, потом протянул ее сэру Джорджу.

— Да? — сказал тот. — Да? О да. Да. Я согласен. Я полагаю — нет-нет — только не в Министерстве иностранных дел. Нет. В частном порядке, так? Что ж — я полагаю, нам будет удобнее — э-э-э… — И сэр Джордж опасливо огляделся.

— В этой комнате нет жучков, — добродушно сказал полковник Пайкэвэй.

— Пароль — Голубой Дунай, — сказал сэр Джордж Пэкхэм громким хриплым шепотом. — Да, да. Я приведу с собой и Пайкэвэя. О да, разумеется. Да, да. Свяжитесь с ним. Скажите, что вы непременно хотите, чтобы он присутствовал, но пусть не забывает, что нашу встречу необходимо хранить в строжайшем секрете.