Пассажиры первого класса на тонущем корабле

Ограничения теорий Моски и Миллса являются зеркальными отражениями друг друга. Моска неспособен объяснить, почему некоторые элиты наподобие британской лучше могли сохранять свою энергию и подстраиваться под тех, кто бросал им вызов, нежели французская и римская элиты. Миллс даёт объяснение сохранению силы американской властной элиты, но не переводит свой дальномерный объектив на институциональные источники могущества элит и организационные механизмы, позволяющие им координировать свои интересы, чтобы объяснить, как могут возникать различия между элитами, или почему варьируются возможности неэлит бросать вызов национальной или глобальной гегемонии элит. В своей книге я предпринимаю именно эту принципиальную задачу.

Дарон Аджемоглу и Джеймс А. Робинсон утверждают, что экономический упадок обусловлен политическими событиями, формирующими институты, которые ослабляют предприимчивость — последняя же, уверены они, является источником экономического роста. Аджемоглу и Робинсон нигде не дают определение термина «институты», но противопоставляют «экстрактивные и инклюзивные экономические институты».[75]

Первые позволяют правителям контролировать значительную часть прибавочного продукта того или иного общества, но это происходит ценой подавления индивидуальной инициативы и тем самым замедления экономического роста. Инклюзивные институты стимулируют предпринимательство и способствуют экономическому росту. Аджемоглу и Робинсон утверждают, что правители готовы согласиться на медленный экономический рост или его отсутствие в обмен на удержание политического контроля, ведь если бы они дозволили «экономические институты, которые способствуют росту, [то эти институты] могут изменить баланс богатства и власти в обществе таким образом, что диктатор и другие властные элиты [могут утратить контроль над своими политиями и] от этого только пострадают».[76]

Таким образом, исходно небольшие различия политических и экономических институтов, вызванные такими ключевыми событиями, как гражданская война и Славная революция в Англии, вели к значительным различиям в экономическом росте и процветании, поскольку взаимодействия между экономическими и политическими институтами создают или благотворный, или порочный круг. С точки зрения Робинсона и Аджемоглу, в эксплуатации Европой большей части остального мира изъятие ресурсов из колоний было менее значимым моментом, а более существенным оказывалось то, что колониализм, рабство и другие формы эксплуатации формировали в получивших независимость обществах устойчивые политические и экономические институты, которые препятствовали новшествам и предприимчивости.

Аджемоглу и Робинсон сосредотачиваются на том, почему отдельные страны становятся богатыми и бедными, а затем остаются таковыми — именно в этом ключе они рассматривают расхождение американских и испанских колоний в Америке. В их книге не предпринимается попытка рассмотрения вопроса о том, почему страны, которые стали богатыми благодаря благотворным циклам, претерпевают упадок, однако общая аргументация Аджемоглу и Робинсона подразумевает, что политические события могут ослаблять институты, которые способствуют предприимчивости, и тем самым вести к экономическому упадку. Как будет показано в дальнейших главах, предприимчивость в том смысле, как понимают её Аджемоглу и Робинсон, не сокращалась ни в Нидерландах, ни в Британии — не происходит этого сегодня и в Соединённых Штатах, хотя (как демонстрирует Арриги) она в большей степени сконцентрирована в финансах, чем в производстве. Скорее, необходимо искать источники упадка в других типах институтов или рассматривать более глубоко и более точно то, что Аджемоглу и Робинсон столь бессодержательно окрестили экономическими и политическими институтами.