Пасынки отца народов. Квадрология. Книга четвертая. Сиртаки давно не танец

Значит, как это называется, «надо взять себя в руки», «надо бороться», надо жить ради… Действительно – ради чего? Ради мамы с папой? Так они даже ничего не узнали про ребёнка. Когда Адель лежала в больнице, мама ни разу и не пришла её навестить. Мама потом сказала, что боялась заразиться, потому что думала, будто у Аделаиды ветрянка. Жить ради Сёмы с Аллочкой и ими же усыплённой Маркизы? Маркизу усыпили, потому что овчарка состарилась и заболела. Аллочка сама её отвела к ветеринару. Говорят, у Сёмы окружающий мир замкнулся на дикой, патологической ревности к Аллочке и все цели жизни свелись исключительно к её завоеванию. Это было невыносимо видеть, как Семён разрывает в клочья Аллочкины юбки, разбивает телефоны, потом кается, плачет, стоя перед ней на коленях, и умоляет его простить. Мама, папа, Сёма и Аллочка с Мурзилкой. Больше у Адель действительно никого не было. Ради кого из них жить? Ради светлой памяти Маркизы?

В своё время она так и не решилась рассказать маме о беременности. О совершенно немыслимой, нереальной беременности, которая всё же к ней пришла, но Адель не суждено было стать мамой. Не рассказала и о том, как потеряла этого ребёнка, как плакала по ночам о своей маленькой стрекозочке с хрупкими, прозрачными крыльями.

Если бы мама случайно узнала от кого-нибудь, что с Аделаидой произошло, она припоминала бы ей это всю жизнь. И Лёша стал бы «врагом народа» и был бы проклят на веки вечные. Мама бы тут же вошла в роль несчастной, разочарованной и «больной женщины», которую «обманули» и лишили ребёнка. И теперь она выбирает – быстро утопиться в Реке, или просто «долго умирать» от «горя и бедствий», поразивших её! Адель «своими руками убила её внука»! Она бы чувствовала себя «великомученицей», скорее всего вырядилась бы в траур, чтоб у неё все спрашивали: «Что с вами случилось?». Тогда мама бы с превеликим наслаждением каждый раз втыкала один за другим лезвия ножей в Аделаидину грудь и медленно ворочала ими в окровавленных ранах. Однако Город давно уже давно занимали гораздо более важные проблемы. Городу уже было не до Адельки. Он перемалывал «фронтовые сводки» из Большого Города и ожидал высадки прямо на площади Ленина американского десанта.

Тогда ради кого жить? Ради друзей? А где они? В Греции новые так и не появились. Видно, слишком разные понятия вкладывали в слово «дружба» Адель и те, кто жил рядом с ней. Она старалась подружиться на работе. Но они считали всех, прибывших с пространств бывшего СССР, недоразвитыми, по доброте душевной старались своими греческим обычаями их облагородить и притереть к цивилизованному миру. Г реки были внимательными, очень хорошими, но Адель приучали к скромности, а они бесконечно врали и бесконечно хвалили сами себя: свою стряпню, своих детей, и вообще всё, что касалось их, совершенно не принимая никаких других мнений, потому что мнений может быть только два – их и неправильное. Так дружить невозможно, потому что у Аделаиды тоже иногда бывают свои мысли.

«Кощейка, Кощейка, милая Кощейка! Как давно тебя нет и как мне тебя не хватает! Ты одна принимала меня такой, какая я есть – толстой и несимпатичной, ты одна действительно любила и ценила меня! А вот и нет! Меня ещё очень любил деда! Мой красивый и добрый, в чёрном пальто с белым шарфом на шее. Со мной дружил Фрукт. Да, он очень со мной дружил! Но… Как могло так выйти, что все, кто меня любил, ушли?!» – Вот опять четыре утра, а заснуть Адель так и не удалось. И горло болит. Надо поискать в вещах какой-нибудь шарф. Раньше делались компрессы, но в доме нет водки. Дурацкие косынки… марля для выглаживания Лёшкиных стрелок на брюках. Чего я её тут оставила, надо снести в большую комнату, пусть ему теперь новая подруга – невеста хозяина турагенства гладит… Боже, что это за дырявая зимняя шапка? Чего я её не выбросила до сих пор? Да ещё с бубоном!.. Так, надо быстрее, а то молоко на плите убежит… А что это в целлофановом пакете?