Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?»

Этнические меньшинства объединяет по большому счету не классовая позиция, хотя они действительно располагаются преимущественно на нижних ступенях классовой структуры. В основном их объединяет нахождение на дальних рубежах британской нации в качестве ее болезненных точек и ее либеральной совести[245].

Тенденция к деконструкции групп в теории национализма развивается вместе с рефлексией собственных идеологических установок, располагающей сопротивляться политике идентичностей (identity politics)[246] и навязыванию западной и колониальной рамки в исследованиях национализма

[247]. К тому же стремятся активисты группы {родина}.

Концепт «гендера» подвергается критике в том числе из-за его колониального характера[248], проявляющегося в том, что концепт универсализируется и применяется вне зависимости от контекста, от различных пространственных, культурных, исторических или политических условий[249]

, а также в том, что понимание гендера сводится к белой гетеросексуальной модели, продуцируемой средним классом:

Феминизм, развивавшийся в двадцатом веке, не показывал явно связь между полом, гендером, классом, гетеросексуальностью как расиализированную. …Белые буржуазные феминистки теоретизировали белую женственность, как будто все женщины были белыми[250].

Мария Лугонес описывает колониальную/современную гендерную систему в виде двух полушарий – светлого и темного. В первом обитают буржуазные белые гетеросексуальные мужчины и женщины, во втором – порабощенные рабочие тела, которые исторически не мыслятся людьми в достаточной степени для того, чтобы считать их мужчинами и женщинами[251]. Лугонес оставляет биологический диморфизм, так же как гетеросексуализм и патриархат, на светлой стороне современного колониального гендера

[252].

Теории национализма, трансформирующиеся вместе с понятием нации, часто сдвигают дискуссию о стигматизирующей стороне последней в область крайних или устаревших идеологий и практик. История возникновения нации, представлявшаяся в том числе физическим и интеллектуальным насилием, в дискурсе о гражданской нации превращается в работу над ошибками прошлого ради лучшего будущего. Критические теории нации, однако, продолжают настаивать на невозможности ее нейтрального понимания. Макклинток даже заявляла, что нет ни одной постколониальной страны, которая дала бы равные права мужчинам и женщинам[253], а Мосс рисовал впечатляющую картину производства цвета нации за счет создания сексуально извращенных и нездоровых аутсайдеров[254]

.

Воцарившаяся на Западе с девяностых годов XX века «политика признания» (recognition politics) способствовала включению в нацию различных отвергаемых групп. Но она же породила и новые вопросы. Например, концепция «сексуальных национализмов» предполагает широкую интеграцию в нацию гендера и сексуальности: признание прав женщин и ЛГБТ становится обязательной составляющей современной нации. Образ неразвитого, опасно несовременного гомофобного другого видится как новый инструмент культурного колониализма[255]. Результатом культурализации гражданства и политики признания оказывается новая догма о превосходстве тех наций, которые признают гомосексуальность, – так в слегка измененном виде сохраняются и ориентализм, и неартикулируемый расизм[256].

Если гомосексуальность означает белизну[257] (whiteness), она делает это молчаливо. …Она представляет невысказанное и непроизносимое предположение, что в конечном счете именно раса скрепляет нацию, – основное убеждение в дискурсивном поле конца девятнадцатого века, где появилась современная гомосексуальность[258].