Паучье княжество

И это было последней каплей. Жилистые Володины руки резко втолкнули налетевшую на него приютскую обратно в спальню. Потеряв равновесие, она схватилась за рукав его рубахи. Послышался треск, но ткань чудом выдержала, и Маришка устояла на ногах.

– Хватит, дура. – Голос Володи был тихим, злым. Он говорил так до того редко, что сомнений не оставалось – в этот раз цыган на грани. – Мёртвые не оживают. И не пытайся ни себя, ни меня уверить в обратном.

– Я… не… вру… – упрямо выдавила приютская, плаксиво скривившись.

– От тебя мочой несёт, – процедил он и вывернул руку из её пальцев.

Зарёванные щёки обдало жаром.

Володя повернулся к двери и стремительно вышел из комнаты. Темнота скоро проглотила его. И Александра.

Обессиленно упав на колени, Ковальчик разрыдалась.

«Дура-дура-дура!»

Маришка часто и много врала. В детстве. Да. Выдумывала небылицы сначала о матери-барыне и троюродной тётке, что прислуживала при дворе. А затем придумала, что её отец – воздушный пират, и что сама она – Маришка – оказалась в приюте по воле злой судьбы: мать вынуждена была спрятать своё дитя, дабы избежать порицания за запретную связь с разбойником. Девчонка рассказывала все эти выдумки так уверенно и пылко, что в конце концов ими заинтересовалась кухарка, а затем и учителя. Слух дошёл аж до Тайной канцелярии. Разумеется, история о матери не подтвердилась. Маришке устроили прилюдную порку, и на долгие годы она полностью утратила доверие сверстников. Да так и не вернула его до конца.

И всё равно не в силах была справиться с буйным потоком фантазии. Иногда даже сама того не замечая.

Несмотря ни на что, у неё всегда находились слушатели – бритоголовая мелюзга ловила каждое слово. И ей… Ей так это нравилось. Они её слушали. Она была им нужна…

В юном возрасте Маришка и сама верила в собственные небылицы. Случалось, правда, что она слишком уж заигрывалась. Глядела вечерами на дирижабли, плывущие над головой. И знала так же точно, как собственное имя: в одном из них он – её папа.

Чем лишь больше привлекала внимание господина доктора.

В глубине коридора скрипнула половица, и девчонка вздрогнула от внезапного звука. Снова в голове промелькнуло сизое лицо мертвеца. Маришка едва удержалась, чтобы не отползти, скуля, от зияющего чернотой дверного проёма. Но заставила себя сдержать порыв.

Набрала в грудь побольше воздуха, жмурясь от боли, поднялась на ноги и резким движением закрыла дверь. Ручка щёлкнула.

– Да тише ты! – шикнула Настя.

Приютская медленно повернулась к кроватям. Настя, белая как мел, с синюшными губами и выпученными глазами, что занимали, казалось, большую часть лица, неподвижно сидела на краю постели. Она не сводила взгляда с подруги – в причудливой смеси испуга и осуждения.

«Нам нужно убраться отсюда!» – хотела было рявкнуть Маришка.

– Предательница, – вместо того тихо бросила она и медленно захромала к кровати.

Что ей делать? Как убедить их?

Безобразная, изодранная нога дала о себе знать в полной мере лишь теперь – когда дверь в коридор была плотно закрыта. Маришка тяжело опустилась на комковатый матрас, запуская в волосы грязные пальцы. Затем небывалым усилием воли забралась на него с ногами, страшась даже глядеть на соседние кровати.

– Зачем ты устг'оила всё это? – снова подала голос Настя. – Мало тебе, что ли, того, что мелкая…

– Я не лгу!

– Пег'естань! – упорствовала подруга, и Маришка сильнее стиснула голову. – З-зачем? З-зачем ты н-наг'очно п-пугаешь м-меня?!

– Я не…

– Нет, замолчи!

Сквозь сомкнутые руки Маришка услышала всхлипы. И почувствовала, как от злости и страха горит всё лицо.

– Прекращай это! – процедила она, утирая собственные слёзы. – Нашлась мученица! Кому так хотелось погулять по дому «из стаг'ых бабкиных стг'ашилок»? – прокартавила она.

Получилось некрасиво и обидно.

Настасья не ответила. А через несколько секунд её рыдания переросли из рваных мокрых вздохов в настоящую…

Подружка выла. Настя с тяжёлым стуком осела на пол. Маришка подняла на неё глаза, всё ещё не отрывая рук от головы.

«Припадки» – так и волхвы, и городской врач называли то, что время от времени творилось с подопечными приюта. Все они сошлись на мысли, что происходит подобное от безделья, и нет лекарства лучше, чем сократить свободные часы сирот.

«Не нужно на это реагировать, – советовал Якову господин доктор. – Вы только усугубите приступ. Поревёт и перестанет, ничего страшного в этом нет. В конце концов, кто-то приходит в этот мир слабый телом, а кто-то – духом».

Волхвы, в свою очередь, советовали за припадки наказывать: «Истерия заразна. Поглотит одного – и вскоре агония захлестнёт остальных. Не допускайте подобного! Праведник горюет в тишине, а громкие слёзы – не что иное, как попытка неверного привлечь внимание».