Паутина

— Викторъ Викторовичъ, — возвысила голосъ Епистимія, — извините, что я хочу васъ спросить. Какъ Симеонъ Викторовичъ приказали мн, чтобы, посл разговора съ вами, я опять къ нему въ кабинетъ возвратилась, — позвольте васъ спросить: какъ вы его оставили? въ какомъ онъ теперь будетъ дух?

— Подите и взгляните, — сухо отвчалъ Викторъ.

Онъ очень не любилъ этой госпожи.

— Ой, что вы!.. посл этакаго-то крика?.. Да я — лучше въ берлогу къ медвдю… Нтъ, ужъ видно до другого раза. Я за чужіе грхи не отвтчица… Прощайте, Модестъ Викторовичъ, до пріятнаго свиданія… Попадешь ему въ такомъ дух подъ пилу то, — тогда отъ него не отвяжешься. Иванъ Викторовичъ, до пріятнаго свиданія… Лучше мн побжать домой.

IV

Викторъ вошелъ къ брату Матвю, не стуча. Матвй не любилъ, чтобы стучали. Онъ говорилъ, что стукъ въ дверь разобщаетъ людей, какъ предупрежденіе, чтобы человкъ въ комнат усплъ спрятать отъ чело вка за дверью свою нравственную физіономію, — значитъ, встртилъ бы входящаго, какъ тайнаго врага. Между тмъ, человкъ всегда долженъ быть доступенъ для другихъ людей и никогда не долженъ наедин съ самимъ собой быть какъ-нибудь такъ, и длать что либо такое, что надо скрывать отъ чужихъ глазъ, чего онъ не могъ бы явить публично.

— Однако, ты самъ всегда стучишь, — возражали ему товарищи.

— Потому что не вс думаютъ, какъ я. Я не считаю себя въ прав насиловать чужіе привычки и взгляды. Къ тмъ, кто раздляетъ мои, въ комъ я увренъ, что это не будетъ ему непріятно, я вхожу, не стучась…

— Чудакъ! Но вдь ты же не знаешь, кто стоитъ за дверью? Ну, вдругъ, женщина, дама? A ты, между тмъ, въ безпорядк?

— Я не длю своихъ отношеній къ людямъ по полу. Если меня можетъ видть мужчина, можетъ видть и женщина.

— Ну, другъ милый, это — не согласно съ природою, какъ ты всегда проповдуешь, a противъ природы: и птицы, и зври — вс самцы для самокъ особо прихорашиваются.

— Да, — строго соглашался Матй, — но когда? — въ періодъ полового возбужденія.

— Да, бишь… извини!.. вдь ты y насъ принципіальный двственникъ.

Матвй и отъ того отрекался.

— Что значитъ «принципіальный»? — возражалъ онъ. — Такого принципа никто никогда не устанавливалъ. Я тмъ мене.

— A христіанскій аскетизмъ?

Матвей закрывалъ глаза, — онъ не умлъ вспоминать иначе, — и читалъ наизусть изъ «Перваго посланія къ Коринянамъ»:

— A о нихже писасте ми, добро человку жен не прикасатися. Но блудодянія ради, кійждо свою жену да имать, и каяждо своего мужа… Глаголю же безбрачнымъ и вдовицамъ: добро имъ есть, аще пребудутъ, якоже и азъ: аще ли не удержатся, да посягаютъ: лучше бо есть женитися, нежели разжизатися.

— Я могу удержаться, не разжигаясь, — вотъ и весь мой принципализмъ, — объяснялъ онъ. — Если-бы я почувствовалъ, что начинаю «разжизатися», то, конечно, поспшилъ бы женитися…

— Ну, гд теб!

Еще проходя залою, за дв комнаты до Матвевой комнаты, Викторъ слышалъ молодой ревъ спорящихъ голосовъ, которые вс старался перекричать козлиный теноръ студента Немировскаго:

— Я стою на почв наблюденія, a ты валяешь a priori.

A мягкій женственный альтъ Матвя возражалъ:

— Предвзятому наблюденію цна — мдный грошъ.

И жаль стало Виктору, что не можетъ онъ сейчасъ остаться съ этою шумною, веселою, спорчивою, смшливою, зубатою товарищескою молодежью, — покричать и поволноваться, покурить и помахать руками въ ея безконечныхъ, всегда готовыхъ вспыхнуть, диспутахъ, для которыхъ каждая тема люба, точно сухая солома, только ждущая искры изъ мимо летящаго паровоза, чтобы воспламениться въ пожаръ. Но суровый и угрюмый рокъ звалъ его далеко, — не мшкая, на жуткій путь, на трудное дло. И, когда жалъ онъ руки друзьямъ, опять лицо его стало солдатское, простонародное, и глаза утратили индивидуальность, точно y рядового, шагающаго въ состав роты своей, — и движется та рота въ далекій, тяжкій, безрадостный походъ…