Павел I. Окровавленный трон

— Монахиня, монахиня! У нас все монахини! — сиповато смеялся Павел Петрович. Добро. Я буду. Но чтобы никто не знал, особливо княжна Анна. Слышите?!

— Слушаю, ваше величество, слушаю.

— Вы головой мне ответите! Вы головой мне ответите! — вдруг бешено крикнул император и, повернувшись на каблуках, вышел, оставив княгиню в совершенном расслаблении от страха.

Она еле живая выбралась из дворца и отдохнула лишь в карете.

Однако, хотя, подводя падчерицу, она рисковала подвергнуть опале, ссылке, конфискации имущества своего мужа, себя и даже всех своих родных и близких, тем не менее, слепая зависть и злоба перевешивали соображения благоразумия и старая баба ликовала. Пусть мне не сладко будет, да девчонке и плясуну ее утру нос! Да и отчишке его спесивому насолю! Скажите пожалуйста, мальчишке семнадцать лет еще невступно, а он уж адъютантский мундир вытанцевал!

Едва княгиня вернулась домой, приехал граф Кутайсов с инструкциями от императора. Карета остановится на соседней улице, и государь с Кутайсовым в обыкновенном платье пешком пройдут к дому Лопухина. Таинственные гости должны были войти через просительский подъезд, где и встретить их имела княгиня с зажженным шандалом и провести тайно к наблюдательному пункту.

XVI. Павел Петрович высочайше подслушивает у дверей

Княжна не хотела в этот вечер идти к Долгоруковым. С распущенными волосами, бледная, горестно сидела она в своей спальне, предаваясь безнадежным мечтам.

Но госпожа Жербер, которой надо было передать записочку молодому человеку, дипломату, недавно появившемуся у Долгоруковых и сейчас же отмеченному легкомысленной француженкой, внимание ее не оставлено было втуне, — упросила княжну умыться, причесаться, одеться и идти к милым соседям.

— Ах, госпожа Жербер! — говорила княжна, — если бы вы знали, какое горе у меня на сердце! Своей печальной миной я на всех наведу тоску. Танцевать я не могу, не буду!..

— Милая княжна, вы развеселитесь! — отвечала француженка. — Хоть не танцуйте, да посидите с приличной вашему возрасту молодежью.

И княжна нехотя стала одеваться.

Как нарочно, в этот вечер у Долгоруковых было особенно шумно и весело. Малороссиянин-бандурист играл гопака и разные танцы. Гвардейцы танцевали. Девицы заливались беззаботным смехом. Юный дипломат в модном рыжем парике стал жертвой их насмешек. Они сдергивали с него парик, причем открывались его натуральные черные волосы, подобранные à la chinoise.

Когда княжна появилась в сопровождении разряженной, кокетливой, с мушками на лице и открытой груди, госпожи Жербер, дипломат стоял без парика посреди залы и, щуря близорукие глаза в крохотный лорнетик, улыбался и кобенился с жестировкой российского петиметра.

— Мадам Жербер! Княжна Анна! Смотрите! Смотрите! — хором закричали бесчисленные барышни Долгоруковы, указывая на дипломата. — Смотрите! Стоит, как болонка, волосы пучком на маковке перевязаны розовым бантиком.

Молодой человек в самом деле до того походил на болонку, что княжна не могла не расхохотаться.

— Волосы! Мои волосы! Отдайте мои волосы! — с комической горестью возопил дипломат.

— Вот ваши волосы! — крикнула бойкая белокурая дамочка в белой «темизе», прикрывавшей ее молочные полные плечи, и так надела на него парик, что рыжие волосы закрыли ему все лицо.

— Болонка стала львом! Ура! — закричали офицеры с хохотом.

А белокурая дамочка подбежала к клавикордам, села к инструменту и, спустив с пышных плеч «темизу», заиграла и запела модный романс:

Он стал бы меня, нежа,Ласкать и целовать!

Я б ласки ему те же Старалась оказать…

— Княжна, прелесть, идите гостинцы кушать! — подхватывая под руки фаворитку, говорили между тем девицы.

— Княжна, не прикажете ли бандуристу играть вальс! Он научился, — предлагали гвардейцы, стараясь обратить внимание фаворитки молодцеватостью осанки, изяществом мундира, очами и усами.

Княжна всем улыбалась, забыв свое горе.

Ее усадили за стол, где на больших подносах были навалены коврижки и пряничные коньки с сусальным золотом, каленые орехи, отварная в меду груша, грешневики на конопляном масле, варенный на меду мак и прочие деревенские лакомства, которые она любила гораздо больше великолепно украшенных конфет, присылаемых ей ежедневно от императорского стола.

Между тем Саша Рибопьер подошел к белокурой красавице, сидевшей у клавикордов, и пошептался с ней. Она заиграла аккомпанемент, и Рибопьер, не сводя очей с княжны, запел романс из недавно поставленной на придворной сцене оперы «Любовь Баярда». Слова и музыка романса, превосходно исполненного молодым человеком, как нельзя лучше соответствовали ее тайным думам.