Пьем до дна

– Конечно, у нас есть законы, но они созданы и исполняются ради блага наибольшего количества. Я слышал, как недавно ты повторила то, что вы называете своей Верой. У нас тоже есть фундаментальный закон, и он утверждает своей целью следующее: осуществлять справедливость, обеспечивать внутреннее спокойствие… способствовать общему благополучию, предоставлять свободу нам самим и нашим потомкам.

Улыбка Налины была печальная.

– Обеспечивать внутреннее спокойствие, способствовать общему благополучию, предоставлять свободу… – повторил я. – Как прекрасно это звучит. А ваш Закон делает все это, Налина?

– Он предназначен для этого.

– Я спросил, делает ли он это?

Я подумал о двух рядах людей, которые видел в доках Сан-Франциско, мрачно стоящих друг против друга; в одном люди с худыми лицами, тощими животами и горькими взглядами; у других посиневшие лица, широкие плечи, в руках у них газовые бомбы, и они ждут приказа кидать их. Я подумал о детях с пустыми глазами и тусклыми лицами, согнувшихся над педалями ткацкой фабрики, хотя еще даже не взошло солнце; и подумал о суде, который осуществляет закон и говорит, что это преступление нельзя прекратить.

Я подумал обо всем этом и о многом другом и сказал:

– Закон делает все это, если мы живем в соответствии с его духом. Но он не действует, если его интерпретируют люди и применяют люди эгоистичные, легкомысленные или просто глупые.

– Эгоистичные. Легкомысленные. Глупые. А разве среди вас нет неэгоистичных, надежных и мудрых?

– Есть много.

– Тогда почему вы позволяете другим осуществлять этот ваш замечательный Закон?

Какой наивный вопрос! И все же…

Я молчал, и оправданием мне служили меняющиеся изображения на экране. Мы миновали Калинор, и равнина изменилась. Она казалась мягче, ее расцветка стала теплее. И появились какие-то растения.

Что это за растения, как они могут расти на камне, я не мог даже догадаться, потому что, когда они оказывались настолько близко, что я мог их рассмотреть, их проглатывала серая полоса нашей скорости. Тем не менее их появление здесь казалось мне научным чудом.

– Я убеждена. – Я понял, что Налина больше не говорит со мной, она думает вслух. – Нал Сура прав. Мы слишком долго жили здесь. В этой голой пустынной земле. Наше место под солнцем.

– Вас встретят приветливо, – сказал я. Так вот для чего меня привели в Мернию. Я буду послом маленьких людей в Верхнем Мире. Мои дурные предчувствия необоснованны. – Я уверен, что вы можете получить разрешение поселиться среди нас.

Я уже строил планы. Хотя плодородные районы Земли перенаселены, люди, которые сумели выжить на голом камне, найдут наши пустыни, нашу тундру настоящим раем.

– Разрешение? – Казалось, Налина удивилась. – Мы возьмем то, что хотим.

Вначале я не понял.

– Возьмем? – рассмеялся я. – Ну, мы тоже можем кое-что сказать об этом.

– Твой народ сможет сказать не больше тебя, когда ты пришел сюда, мой Хьюла, и сделать сможет не больше. – В том, как она это сказала, не было ничего мрачного или угрожающего. Тон ее был сухим и уверенным. – Когда мы будем готовы принести благословение мернианской цивилизации и науки вашей варварской расе, вашей отсталой расе, которая даже не умеет управлять собой, мы это сделаем, и вы не сможете нам помешать.

Она несет вздор, подумал я. Что могут они сделать против нас, эти маленькие люди, против гигантов по сравнению с ним, такие немногочисленные против наших орд?

И тут я вспомнил, я что уже знаю об их силе. Вспомнил, как исчез бродяга. Вспомнил, что был совершенно беспомощен против них. Вспомнил оживший труп…

– Нам нужно только еще немного узнать о тех, кого мы завоюем, – говорила Налина. – И ты, Хьюла, расскажешь нам, что нам необходимо узнать.

– Будь я проклят, если это сделаю!

Она рассмеялась. Лузан был полон ее веселым девичьим смехом.

В этом смехе было что-то ужасно зловещее.

* * *

Смех Налины был зловещим, потому что напоминал о моей полной беспомощности против сил, которыми владеют она и ее народ. Но, как ни странно, этот смех смягчил меня, успокоил гнев, который вызвали во мне ее слова.

В этом серебристом смехе, в ее лице, которое она повернула ко мне, была мягкая ласка, словно она коснулась моих губ своими темными и бархатными.

Больше чем о любом из этих необычных людей из приключения, слишком фантастически невероятного, чтобы быть сном, я унесу в забвение смерти мысль о Налине. С того времени как она впервые появилась в двери того помещения, где я едва не встретил смерть, я видел ее величественной и властной, как оскорбленная императрица; польщенной, с широко распахнутыми глазами, как дебютантка при виде нового мужчины; искусно соблазнительной, как куртизанка «Малого Трианона»; бесчувственной и жестокой, как Борджиа. Еще мгновение назад она проницательно анализировала политико-экономическую систему; как представительница сверхрасы, провозглашала намерение своего народа завоевать мир, не признавая сопротивления или малейшей возможности поражения.