Пьем до дна

Я посмотрел на жезл Налины у нее за поясом. На его конце, безусловно, солнце и девять планет. Откуда эти обитатели подземелья могут знать, как устроена Солнечная система? Конечно, они иногда выходят на поверхность, но кажется совершенно невозможным, чтобы жители нашего неба казались им такими важными, чтобы стать символом их автаркии.

Во всем этом скрывается тайна их происхождения. Ответ мучительно таился на краю сознания, но ускользнул, когда Налина вернула меня к разговору.

– Хьюла, ты, кажется, в отчаянии от ситуации в вашем Верхнем Мире, но мне он по сравнению с Мернией кажется настоящим раем.

– Я не удивляюсь. – Мой мозг все еще был занят проблемой этих Dicroreri. – Нет, не удивляюсь.

– Вы начинали с изобилия, и у вас еще много остается. Наша вселенная закрыта, она ограничена четырьмя стенами, потолком и дверью большой пещеры. Ничто не может проникнуть сюда, кроме воды, которая питает фортлик. Ничто не может выйти. Но наш Народ выжил тысячи слунит.

– Это все, что вы делали, – ответил я. – Выживали. Вы не знали личего лучше, поэтому соглашались, чтобы управляли вашими мыслями, всеми вашими действиями, всеми минутами вашего бодрствования и сна, вы соглашались на такие строгие законы, что за их нарушение есть только одно наказание – смерть. Вы не хотите быть индивидами, самостоятельными существами, но только клетками социального организма; вы не вольны жить, любить и даже ненавидеть так, как хотите. Тебе не понять, какой отвратительной кажется мне эта жизнь, как она отвратительна каждому, кто знает Верхний Мир.

– Мы рабы, Хьюла. Но мы живем. Вы свободна, и ваша раса идет к исчезновению.

– Еще нет, – ответил я. – Мы еще можем спастись.

– Как, Хьюла, как?

– Свернув со своего безрассудного курса. Разумно сохраняя то, что осталось от щедрости природы. Восстановив наши отношения с окружением и друг с другом, восстановив равновесие, о котором я говорил. Вспомнив, что, как раса и как индивиды, мы должны давать общему благосостоянию столько же, сколько берем от него. Планируя наше существование, нашу жизнь в соответствии с этим планом.

– Неужели ваш народ, ваши люди так мудры, так альтруистичны, что вы можете сделать это, Хьюла, без правителей, провозглашающих Закон, без жестоких наказаний за нарушения Закона? Неужели вы такие, Хьюла?

– Ну… – Я поколебался, потом честно ответил: – Нет.

Легкая торжествующая улыбка появилась на ее губах, предупредив о ловушке, в которую она меня завела.

То, что я предлагал, и было плановой экономикой Мернии, я еще жалел Народ за то, что он должен это выдерживать; то, что я отрицал, деспотизм правящего класса, беспрекословное подчинение каждого индивида государству – все то, что я заклеймил как от отвратительное, становилось неизбежным.

Я пришел в себя.

– Но мы научимся жить свободно, как индивиды без господ, а не как рабы. Нам абсолютно ясна альтернатива. Некоторые территории на поверхности Земли, замкнутые искусственными пределами, которые мы называем государственными границами, уже пошли по пути, по которому, как ты считаешь, пойдем мы все. У нас есть ужасные примеры, наши тоталитарные государства, основанные на той или иной фантастической доктрине, и мы видим, что они жертвуют счастьем и приносят только несчастья.

Возможно, человечество – заложник расового инстинкта, заставляющего принимать любую судьбу, только не исчезновение, но этот заклад еще не предрешен.

– Неужели, мой Хьюла?

– Да, – ответил я. – Мы еще не в ситуации твоего Народа. Наши ресурсы еще не истощены. У нас еще есть зона безопасности… Мы еще можем спастись от суровой необходимости, которая управляет вами, не навязанным Законом, а собственным просвещенным выбором. Я верю, ра Налина, что соединив усилия в большом неэгоистичном демократическом обществе мы достигнем вершин счастья и благополучия, каких никогда не знали.

Ее улыбка исчезла. Она казалась тронутой.

– Ах, – вздохнула она, – но если даже это больше, чем твоя мечта, мы, жители Мернии, не имеем права…

* * *

Лузан неожиданно начал подниматься. Налина молчала, погрузившись в размышления. Я повернулся к экрану и увидел, что земля, снова безжизненная и темная, уходит от нас. Дорога идет по рампе, поднятой на высоких столбах, и все время поднимается. Наклон заставил лузан замедлить скорость, и теперь мы едва ползли.

Я смотрел вниз на воздушную сеть столбов, поддерживающих эстакаду; от высоты кружилась голова; меня немного тревожила кажущаяся непрочность этого сооружения. Столбы этих лесов казались слишком тонкими, слишком хрупкими, чтобы поддерживать собственный вес, тем более вес лузана. Казалось, они опасно раскачиваются в неподвижном воздухе.

Совершенно неожиданно это кружевное сооружение больше не было лесами, стоящими на камне, оно превратилось в летящую арку, легкий мост над невероятной пропастью. Я посмотрел вниз в эту ужасную бездну, мои глаза болели от напряжения, но дна я не смог увидеть. Пропасть казалась бездонной, ее загадочные глубины пронизывают Землю вплоть до пылающего ядра.