Казалась, я годами ждала возможности поговорить с ним, но не могла. Не могла, когда он в таком состоянии.
– Эдит, – сказал он не шевелясь. – Сегодня умер Адат Дженкс.
Я удивленно остановилась.
– Адат Дженкс?
– Первый из двух случаев необычной комы, попавший в больницу. Он умер сегодня днем, мы точно не знаем, когда, потому что он уже неделю казался мертвым. Я только с вскрытия в морге. Я сам произвел некроскопию, впервые за многие годы.
Это объясняло запах формальдегида.
– Ну? – спросила я. – Что вы нашли?
– Это не энцефалит. Мозг и нервная система абсолютно нормальные. Это не нарушение работы желез. Никаких отклонений в эндоктринной системе. Никаких нарушений в пищеварительной или дыхательной системах. Шрам в верхней части левого легкого, залеченные следы туберкулеза, о котором он и не подозревал. В остальном в этих органах никаких повреждений.
Он замолчал. О чем-то забыл. Забыл ли?
– Кровеносная система? – Я могла спрашивать только шепотом. – Сердце, артерии и вены?
Пальцы врача смяли листок бумаги, на который он случайно опустил руку.
– Почему ты об этом спрашиваешь? – спросил он, неожиданно полуприкрыв глаза.
– Вы нашли в них что-то неправильное! – воскликнула я. – Что?
– Нет. Не с сердцем, артериями или венами. С капиллярами в поверхностной зоне на груди трупа. Я заметил странное обесцвечивание там, сделал надрез и увидел… увидел…
– Что? Во имя бога – что?
Но я знала. Я как будто заранее знала, что обнаружил его скальпель на груди Адата Дженкса.
Капилляры, сеть тонких, как волос, кровеносных сосудов, они были гипертрофированы, увеличены, и их стенки разрезаны. Как будто… как будто к ним долго прикладывали всасывающий насос, вытягивая плазму крови.
– Высасывали кровь, доктор?
– Да.
– Но почему этого никто не заподозрил? Почему подготовленные специалисты в больнице не заметили прогрессирующую анемию?
– Никакой анемии не было. Я извлек кровь их трупа и измерил ее количество. Дефицита не было.
Неужели я ошибалась?
– Значит, несмотря на внешние признаки, у Дженкса не высасывали кровь? Может, его ударили по груди?
– Ты когда-нибудь видела кровоподтек, при котором увеличивались бы сосуды? Нет, Эдит, не удар вызвал такое состояние. У Дженкса высосали всю кровь – и заменили другой!
Теперь я рукой ухватилась за край стола для поддержки.
– Это… это звучит совершенным бредом. Как фермеру могли заранее полностью заменить кровь, чтобы никто этого не заметил? Или потом в палате, и никто этого не увидел?
– Не знаю. Не знаю! Но это каким-то образом произошло в больнице, где Дженкс никогда не оставался один.
– Что… что заставляет вас так думать?
– Вот что. Когда фермер поступил, мы подумали что ему может понадобиться переливание, и определили группу крови. Вторая группа, определяется по агглютинации с первой и третьей группами или третьей и четвертой. Я взял образец крови трупа и сам провел анализ в своей лаборатории. И… и…
– Кровь была не та, что раньше?
– Да, кровь была не та. Эдит! Теперь она агглютинирует тельца четвертой группы и не агглютинирует сыворотку других стандартных групп крови!
Теперь я поняла, почему у доктора такое серое лицо. Почему в глубине его глаз ужас. Должно быть, мое лицо тоже потеряло цвет, посерело.
– Но… но такой же была кровь бродяги, – прошептала я, – который исчез в вашей операционной.
– Да, Эдит. Кровь бродяги и кровь – Хью Ламберта.
Мы смотрели друг на друга, смотрели в глаза друг другу. Очень долго царила напряженная, многозначительная тишина. Потом доктор снова заговорил.
– Я вернулся в больницу и взял образец крови у другого пациента, Джоба Ганта, потом опять в свою лабораторию и проверил его кровь. Я проверял и перепроверял и уверен, что мой анализ правильный.
Как это ни невероятно, кровь Джоба Ганта – это смесь двух типов. Один – четвертая группа, второй…
– Тот самый, что у Дженкса, у Ламберта и у бродяги. – Не знаю, как я могла заговорить, хотя пальцы истерии сжимали мне горло. – Конечно. Ее заменяют. Когда заменят всю, Джоб Гант умрет. Когда они покончат с ним, когда невидимые маленькие люди кончат высасывать у него его кровь, он умрет.
– Маленькие, невидимые… – Доктор встал со стула. – Эдит! О чем ты говоришь?
Он выслушал меня. Не отрывал взгляда от моего лица, пока я рассказывала ему о кошмаре, в котором прожила этот день, и, так как его взгляд придавал мне сил, я смогла рассказать ему все спокойно, ни разу не прервавшись.
Говоря, я слышала шепот сонного ветерка в соснах, резкое жужжание цикад, плеск воды озера Ванука. Здесь, у подножия древних холмов, все так тихо. Так мирно.
Я слышала, как где-то далеко звучит веселый смех Дика Доринга. Откуда-то, словно с неизмеримого расстояния, донесся меланхоличный свисток локомотива, идущего через осеннюю ночь. Это мир двадцатого века, думала я, продолжая свой рассказ. Поезд идет в Нью-Йорк со своим грузом человеческого счастья, человеческого горя и человеческой надежды.
Глава VII