Пьем до дна

Продолжение отчета Кортни Стоуна, доктора медицины

Если бы кто-нибудь, кроме Эдит Норн, рассказал мне такую историю, я отбросил бы ее, как чистый вздор, но я хорошо знал, как она уравновешена и наблюдательна. Если о какой-нибудь женщине можно сказать, что она обладает научной объективностью, то Эдит именно такова.

Поэтому я не мог отбросить ее рассказ, как чистую истерику, хоть мне и хотелось это сделать. Я должен был анализировать то, что она увидела, как будто это увидел я сам.

Однако я понимал, что сейчас не в состоянии это делать. Я позволил себе быть слишком взволнованным из-за событий этого дня, которые, как ни странны они, могут все же иметь логичное объяснение. Прежде чем думать нормально, я сам должен вернуться к норме.

– Как насчет чая, который вы мне предложили? – спросил я. Думаю, я даже смог улыбнуться. – Приготовьте мне, пока я осматриваю пациентов. Выпив чай, мы поговорим.

Она ответила на мою улыбку своей печальной.

– Вы мне не поверили, доктор.

– Вздор, девочка! – фыркнул я. – Конечно, я вам поверил. Думаю, вы сможете вскипятить воду, не пролив ее.

Она ощетинилась.

– Доктор Стоун! Если я с закрытыми глазами не приготовлю завтрак лучше, чем ваша миссис Смолл, я съем свою шляпу! Чтобы это доказать, я сейчас приготовлю коричные тосты с маслом, которые будут таять у вас во рту.

– Давайте, – засмеялся я. – Посмотрим, на что вы способны. – Неожиданно я понял, что не ел ланч и не обедал. Я умирал с голоду. – Готов съесть шесть тостов.

Я снял пальто и вышел.

Джетро Паркер спал нормально. Я заметил пару досок, прибитых к окну. Изогнутые гвозди показывали, что хоть Эдит Норн хорошая сестра, она не лучший плотник, чем любая другая женщина. Очевидно, она никому из мужчин в лагере не рассказывала об этом инциденте, вероятно, не хотела, чтобы ее расспрашивали о подробностях.

Положив руку на ручку следующей двери, я заколебался. Мне показалось, что я слышу какое-то движение. По другую сторону двери легкий шорох простыней друг о друга. Может, мальчик Дорси вышел из комы?

Ночной огонек горел в чашке с маслом, его тусклое сияние заполняло комнату.

Когда я вошел, как будто что-то спрыгнуло с кровати. Должно быть, тень от ночника: войдя, я потревожил огонек; когда я снова на него посмотрел, он горел ровно и прямо

Я осознал степень встревоженности Эдит, когда увидел, что одеяло откинуто с груди мальчика, а пижама расстегнута. Я впервые видел, чтобы она так небрежно отнеслась к своим обязанностям медицинской сестры. Поправляя одеяло, я искал обесцвечивание, но освещение было слишком слабое.

Пульс слабый, такой же, как во время предыдущего осмотра. Я посмотрел на Дорси. Красивый мальчик. На белом фоне подушки его абсолютно неподвижная голова казалась барельефом камеи с изображением спящего Адониса. Только на бледных, почти прозрачных щеках юношеский пушок.

* * *

Я вздохнул, чувствуя себя старым и бесполезным. Прекрасный молодой человек медленно умирает, и я, со всей своей подготовкой, со всем своим мастерством, ничего не могу сделать.

Я испытывал странное беспокойство. У меня было отчетливое ощущение, что в комнате есть кто-то другой, он наблюдает за мной и ждет, когда я уйду. Ощущение такое сильное, что я неожиданно резко повернулся, чтобы застать чужака врасплох. Конечно, никого не было.

Мои нервы были определенно взвинчены. Я подумывал о том, чтобы принять таблетку брома из моей медицинской сумки, но отказался от этой мысли. Мне нужна еда, чтобы заполнить желудок, и чай, чтобы согреться. Я тихо вышел.

Чай в офисе изолятора уже ждал меня, и тосты оказались вкусными, как обещала Эдит. Я настоял на том, чтобы она тоже немного поела, хотя она говорила, что не может есть, и отказывался говорить, пока мы не закончим.

Я вытер крошки с губ бумажной салфеткой, которую откуда-то извлекла Эдит, и откинулся на спинку стула.

– Теперь, моя дорогая, – сказал я, – мы можем думать ясно. Я учил вас, как излагать историю болезни, отмечая только существенное, но ничего существенного не упуская. Допустим, мы применим этот метод к сегодняшним событиям, разбирая их последовательно, пункт за пунктом, как они происходили, объективно, оставляя в стороне ваши реакции и интерпретации.

– Да, доктор, – покорно ответила она, глядя мне в лицо. – Пункт первый. – Она согнула один палец. – Джетро Паркер закричал. Я застала его на ногах, и он вел себя так, словно держит в руках что-то маленькое и живое. Но я ничего не видела. Он сделал движение, словно что-то отбрасывает от себя, и, пункт второй, окно разбилось.

– Ты видела стекло в тот момент, когда оно разбилось?

– Нет. Только слышала, смотрела на Джетро.

– Продолжай.

– Хорошо. Пункт третий. Я расспросила Паркера под действием скополамина. Он рассказал, что проснулся от тяжести на груди, почувствовал, что кто-то сосет там, схватил его и оторвал от груди. Он настаивал, что это был «маленький человек». Пункт четвертый. У него на груди был красный след, который быстро поблек. Я… думаю, это все.