Пенумбра. Шесть готических рассказов.

- Нет, это не ложь. Шеймус теперь холоден, как лёд. Теперь он не будет нам мешать: он там, в озере.

- Что... ты дьявол! За что ты убил собственного брата?

- Я никого не убивал. Он умер уже давно. Может, в холодной воде у него свело ногу. Может, на дно его утащил Келпи. Я видел. Я видел его внизу увитым зелёными ветвями. Он был уже мёртв. Я видел его бледное лицо. Я дал тебе клятву. И теперь ты моя. Конечно, ты моя, Кетрин! Я люблю тебя! Теперь у нас начнётся новая жизнь, и она будет словно глоток свежего, морского воздуха! Смотри, я покажу тебе, как я...

- Прочь... убирайся... убийца!

- Прекрати нести эту чушь, Кетрин МакКартур. По правде, я устал от этого. Я люблю тебя, и теперь ты принадлежишь мне! Если ты не пойдёшь со мной по своей воле, я заставлю тебя сделать это силой!

Он набросился на неё. Напрасно она сопротивлялась. Его руки держали её, как горностай держит в захвате кролика.

Он откинул его голову назад и начал целовать её шею, пока её удушливое дыхание не превратилось в сдавленный плач. Из последних сил она выкрикнула имя мертвеца:

- Шеймус! Шеймус! Шеймус!

Человек, который боролся с ней, засмеялся.

- Эй, ну где же ты, отзовись! Твоя госпожа ждёт тебя, поэтому ты должен к ней прийти! Аха-ха, ты моя, Кетрин! Он мёртв и холоден, а у тебя есть я, и я живой...

Она упала, поскольку не смогла сохранить равновесие, когда вырвалась из его хватки. Что всё это значит? Глум всё ещё стоял там, но она не могла сдвинуться с места. Сквозь полумрак она увидела, как кто-то взял его за плечо, позади него стояла чья-то тень.

Некоторое время царила абсолютная тишина. Затем из тьмы послышался хриплый голос:

- Думаю, ты знаешь, кто я, Глум Эчанна!

Это был голос Шеймуса, который должен лежать мёртвым в озере. Убийца дрожал, и не смел двинуться с места. С огромным усилием он медленно повернул голову назад. Он увидел покрытое пятнами лицо мертвеца; в белом пятне лица горели яростью два красных глаза, сущность души его брата, которого он убил.

Он отшатнулся, как подкошенный, едва не упав на землю в приступе ужаса. Шеймус медленно поднял руку и указал в сторону озера. Всё ещё указывая это направление, он быстро шел вперёд.

С воплем, как загнанный зверь, Эчанна качнулся в одну сторону, споткнулся, поднялся и нырнул в темноту. Несколько минут Шеймус и Кетрин стояли молча, только слушая звук его полёта со скалы - убийца пытался убежать от настигающей его костлявой тени.

Дж.Ш.Ле Фаню

«Пьяные сны»

Дуду была ужасно смущена

(Конечно, в результате сновиденья,

Которого разгадка неясна),

И мне знакомо странное явленье

Таинственно-пророческого сна:

Быть может, это просто совпаденье;

Но совпаденьем люди в наши дни

Считают все, что тайному сродни

Байрон

О, Грёзы! Кто, в какую эпоху, и в какой стране мира хоть раз в жизни не задавался вопросом: где начинается и когда исчезает та тонкая грань, что стоит между сном и реальностью? Я, как и прочие, тоже думал об этом. Этот вопрос часто тревожил мои мысли и лишал меня покоя, а порой, случалось так, что я не мог думать не о чём ином, что было совсем мне не свойственно; но как я не пытался постигнуть истинный смысл этого загадочного явления, в конце концов, мои измышления так и не смогли привести меня к точному и чёткому ответу; и моё любопытство так и не было удовлетворено. Думаю, такой сложный психический процесс, как сон, не может быть изучен однобоко - лишь теоретически, и как для многих прочих дисциплин - обязателен практический подход. Достоверно известно, что в былые времена, ещё в древности, люди думали, что сны - есть средство общения между ними, смертными и их бессмертными покровителями - Богами; Я часто вижу сны, порождённые моим спящим разумом, по всей видимости, безнадёжно помешанном на всякого рода обсценностях, после которых моё состояние истомы было настолько сильным и долгим, что даже подавлялись мои внутренние, нравственные установки, привнеся заметное разнообразие в жизнь закоренелого одиночки вроде меня, и как следствие из этого, мы можем сделать вывод, что никакие ограничения, которые бы имели место в сознании, не работали в мире сна ровным счётом никак, превращаясь в нечто иное, более значительное, более экспрессивное, нежели просто обычный, незатейливый сон, поскольку такие сны допускают даже то, на что порой бы не решилось самое смелое воображение; но мне всё же тяжело представить, что я вижу всё это по воле Господа, по воле его тайного и великого замысла.