Передышка

знаешь, что зауряден, но не хочешь смириться со своей судьбой, которая, в

сущности (что хуже всего), вовсе не была к тебе несправедлива,— это страшно. Я

смотрел в зеркало, а из-за моего плеча возникла вдруг голова Авельянеды. У

морщинистого человека, который ничего не достиг и уже никогда не достигнет в

жизни, загорелись глаза, и на два с половиной часа он начисто забыл, что ему

исполнилось уже пятьдесят лет.

1 День поминовения усопших в католическом религиозном календаре.

2 Национальный праздник Уругвая, День независимости.

113

Воскресенье, 15 сентября

Она смеется. Я спрашиваю: «Тебе понятно, что такое пятьдесят лег?», а она

смеется. Но, может быть, в глубине души понимает и взвешивает все. Просто по

доброте ничего мне не говорит. Не говорит о том, что неизбежно настанет время,

когда при взгляде на нее я не испытаю прилива страсти, когда прикосновение к ее

руке не будет электрическим разрядом; я сохраню к ней лишь нежную

привязанность, будто к племяннице или дочери друга; так смотрят на актрис в кино

— любуешься красотой, понимаешь всю ее прелесть, и только; да, останется всего

лишь нежная привязанность, не ранящая и не ранимая, не знающая горьких мук

разбитого сердца, тихая, кроткая, безмятежная, монотонно-ровная, как любовь к

богу. Минует пора страданий, глядя на Авельянеду, я не буду терзаться ревностью.

Когда человеку семьдесят, небо над ним всегда ясно и он знает: если появится туча,

это туча смерти. Наверное, последняя фраза — самое пошлое и смешное из всего,

что я написал в дневнике. Но, может быть, она и самая правдивая. Почему это так

— правда всегда немного отдает пошлостью? В мыслях ты высок, совесть твоя —

без единого пятнышка, ты тверд без малейших уступок, а как столкнешься с жизнью,

тут-то сразу и являются как из-под земли и запятнанная совесть, и уступчивость, и

лицемерие, и вмиг ты побежден и обезоружен. И чем благороднее были твои

намерения, тем смешнее они выглядят потом, когда ты не сумел их осуществить.

Я буду смотреть на нее и не буду ревновать ни к кому, только к самому себе,

к сегодняшнему, ревнующему ко всем. Мы вышли на улицу — я, Авельянеда и мои

пятьдесят лет,— я повел ее и их прогуляться по Восемнадцатой улице. Я хотел,

чтобы меня видели рядом с ней. Кажется, мы не встретили никого из конторы. Зато

встретили жену Вигнале, одного из приятелей Хаиме и двух родственников

Авельянеды. Вдобавок (вот где ужас-то!) на углу улиц Восемнадцатой и Ягуарон

мы наткнулись на мать Исабели. Трудно поверить: прошли долгие, долгие годы,

оставили следы на моем и на ее лице, и все равно всякий раз, когда я встречаю эту

женщину, у меня по-прежнему сжимается сердце; даже не сжимается, а колотится,

полное ненависти и бессилия. Мать Исабели непобедима, настолько непобедима,

что мне ничего не оставалось, как только снять шляпу и поклониться. Она

поклонилась в ответ, сдержанно и с тем же злобным выражением лица, что

двадцать лет назад, после чего буквально пронзила Авельянеду долгим изучающим

взглядом, в котором уже заранее был написан безжалостный приговор. Авельянеда

114

пошатнулась, будто ее толкнули, вцепилась в мою руку, спросила, кто это. «Моя

теща»,— сказал я. В самом деле, эта женщина — моя первая, и единственная, теща.

Даже если я женюсь на Авельянеде, даже если бы я никогда не был мужем

Исабели, все равно она — моя Пожизненная Теща, навсегда, до конца моих

дней, высокая, сильная, решительная дама семидесяти лет, неизбежно, самой

судьбой предназначенная — посланная, конечно, тем самым свирепым богом,

которого, я надеюсь, все же нет,— напомнить мне, в каком мире я живу, напомнить,

что мир этот тоже глядит на нас изучающе и во взгляде его тоже написан

безжалостный приговор.

Понедельник, 16 сентября

Мы вышли из конторы почти одновременно, но идти в квартиру она не

захотела. Простужена. Мы отправились в аптеку, и я купил ей настойку от кашля.

Потом сели в такси, она вышла за два квартала от своего дома. Боится, как бы отец

не увидел. Прошла несколько шагов, обернулась и весело махнула мне. В сущности,

само по себе все это не так уж важно. Но жест ее был исполнен доверия, исполнен

простоты. И мне стало хорошо, я ощутил спокойную уверенность — мы по-

настоящему близки друг другу. Наверное, мы все равно беспомощны, но истинная

близость существует.

Вторник, 17 сентября

Авельянеда не пришла в контору.

Среда, 18 сентября

Сантини опять начал исповедоваться. Противно и в то же время забавно.

Говорит, что сестра больше не будет плясать перед ним в голом виде. У нее теперь

есть жених.

Авельянеда не пришла и сегодня. Кажется, мать звонила, но меня не было,

она говорила с Муньосом. Сказала, что у дочери грипп.

Четверг, 19 сентября

Сегодня я не на шутку затосковал по ней. В отделе зашел о ней разговор, и я

вдруг почувствовал, как невыносимо, что ее нет.

115

Пятница, 20 сентября

И сегодня Авельянеда не пришла. Днем я зашел в квартиру, и в пять минут