Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов

Однако смысл в целом понятен. И Кабанов опять дал развернутый ответ. Сообщил, что собралась комиссия по литературному наследию автора романа «Жизнь и судьба», и в итоге все признали «рукопись подлинной. Необходимость в графологической экспертизе отпала сама собой, когда присутствовавшая на заседании Анна Самойловна Берзер, многолетний сотрудник „Нового мира“, друг и редактор Василия Семеновича, только взглянув на первую страницу рукописи, сказала: это Гроссман, никаких сомнений нет. Тогда же мы обсудили и целый ряд вопросов, связанных с выходом романа в „Книжной палате“».

Разумеется, мнение «друга и редактора» умершего писателя — еще не аргумент в таких случаях. Обычно исследуют совокупность рукописей, выявляя особенности почерка в конкретный период. Источников хватало: в Центральном государственном архиве литературы и искусства СССР — фонд Гроссмана. А к этим документам комиссия по литературному наследию не обращалась. Даже речи о подобного рода анализе не было.

Но Кабанов и не пытался доказать, что имеет хотя бы общее представление о задачах и методах текстологии. Он решал задачи рекламные и политические. Соответственно, подчеркнул: «Честь и слава „Октябрю“ за то, что он опубликовал „Жизнь и судьбу“ в доступном редакции виде. Журнал сделал великое дело, открыв дорогу роману. Но тиражировать его издательствам ни в журнальном варианте, ни в том, что скоро выходит в „Книжной палате“, нет смысла. Зная, что уже имеется полный, выверенный текст романа, это было бы в высшей степени непрофессионально».

Кабанов предложил конкурентам подождать. По его словам, в 1989 году начнется подготовка издания, выверенного уже по рукописи, эту книгу и надлежит тиражировать.

В целом Кабанов свои задачи решил. Обозначил, почему именно второе книжное издание романа следует признать репрезентативным, но при этом обошел вопрос об источниках первой советской журнальной публикации, а также лозаннского издания.

Лукавил главред не по своей воле. Цензуру еще не отменили.

Однако и в мемуарах без лукавства не обошлось. К примеру, когда речь шла о реакции дочери писателя на появление нового источника. Кабанов заявил: «Не хочется об этом говорить. Тем более что все это, в общем, обычно. Всегда с наследниками бывает не скучно. Была она одна, единственная Гроссман, кругом пустота, а все, что есть, — вокруг нее. И вот-те на! Рукопись, оказалось, была ей неизвестна, принес приемный сын… Катя занервничала и стала тут и там говорить, что редактор своеволит, а рукопись возникшая — сомнительна… Сомнения необходимо было разрешить».

Но сомнения в аутентичности нового источника обязательно должны были возникнуть. Хотя бы потому, что сам же Кабанов не смог толком объяснить, в силу какой причины Губер принес рукопись, когда полгода минуло после журнальной публикации. Дочь Гроссмана не приняла объяснение, предложенное главредом в интервью «Литературной газете».

Понятно и почему «занервничала». Раньше вопрос об источнике советской журнальной публикации было принято обходить. Именно с этой целью редакция «Октября» объявила публикатором дочь Гроссмана. А теперь, если спросят, она и должна ответить за все редакторские уловки, что выявятся при сличении опубликованного в журнале материала с некстати появившейся рукописью.

Вряд ли Кабанов не понимал тогда, в силу каких причин «занервничала» дочь Гроссмана. Но в мемуарах описывал события, по его мнению, более важные: «Собрали Комиссию по наследию Гроссмана. В Гнездниковском переулке дело было, в редакции „Вопросов литературы“. Председательствовал Лазарь Ильич Лазарев. Присутствовали Бочаров Анатолий Георгиевич, Бенедикт Сарнов, Анна Самойловна Берзер, редактор, я. И конечно, инициатор — Катя. Ирина тряслась от страха».

Напрасно «тряслась». После вердикта Берзер жена мемуариста «сделала доклад о том, как она видит, слышит и чувствует Гроссмана и как она работала».

Согласно Кабанову, доклад выслушали с восторгом. А потом возникли новые обстоятельства. В мемуарах сказано: «Ася Берзер звонит Ирине и говорит, что нужно позвонить Семену Израилевичу Липкину».

Он в ту пору стал весьма популярен. Журнал «Литературное обозрение» опубликовал в шестом и седьмом номерах за 1988 год воспоминания Липкина о Гроссмане[177].

Это, как ранее отмечалось, сокращенный вариант книги «Сталинград Василия Гроссмана». Там опять нет сведений о «спасении» рукописи. Но публикации в «Литературном обозрении» широко обсуждались. И, судя по кабановским мемуарам, Берзер не пришлось объяснять редактору книги, почему нужно разговаривать с Липкиным.

Согласно Кабанову, редактор книги последовала берзеровскому совету. Далее сказано: «Семен Израилевич назначает встречу в редакции „Октября“ и там торжественно и просто передает издательству „Книжная палата“ беловую рукопись, перепечатанную с черновика, хранившегося у Лободы и проверенную автором».

Да, «торжественно и просто». Всего-то месяцев семь минуло после завершения журнальной публикации. Даже первая книга вышла.