Читаем Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2 полностью

Засела в меня жгуче мысль, как бы дать европ<ейскому> читателю мое «Богомолье»! И не одно, а с Вашей, необычайной, вдохновенной, — скажу прямо — гениальной работой творческой о русском богомолье! Господи, если бы Вы помогли мне душу нашу показать — миру! Теперь — особенно это важно. Я не буду просить гонорара: пусть мне заплатят, если книга окупится. Но надо переводчика — мастера, чуткого, глубоко понимающего и русскую душу, и русскую богатую речь... — да еще и «со слухом», с музыкальным ухом. А то лучше не переводить. Из переводчиков я не знаю таких... М<ожет> б<ыть> смог бы приблизиться к этому совершенству в переводе «Богомолья» — Лютер?… До него не достать, да и жив ли он..? К<андрейя> тут не годится. Боюсь, что она и для «Пут<ей> неб<есных>» беспомощна. Посоветуйте, померекайте, глубокоумный друг! — все постигающий. Это же моя священная работа, это — моя душа, вдруг, милостию Божией, омывшаяся... Не знаю, что с Ольгой Ал<ександровной> Бр<едиус>-Субб<отиной>? В силах ли была бы она — столь любящая и постигающая «Богом<олье>», — перевести? Все у ней есть для сего... есть ли только «чужой ЯЗЫК», соответственный поэме?.. А главное — есть

душа-любовь. Вот это было бы лучшее из моих достижений-мечтаний — в европ<ейском> плане. Я был бы вознагражден всемерно, если бы «Бог<омолье>» помогло хоть горсточку душ — очистить, умягчить... «банею водною, во глагольною». Вот, в чем нужда моя. О, подумайте, милый наш гений, — душевно и глубинно творческий. Все бы мои книги на всех мировых языках — искл<ючая> родного! — отдал бы за воплощение «Богомолья». Оно в силах «причастить» как-то — умученных и оглушенных и — оглашенных. Не гордыня это, — голос души моей. И — мое оправдание перед Жизнью. В Вашем — ни-кто бы не смог так! — истолковании, в Вашем «песнопении» — Вы же безмерный, вдохновенный Поэт и вещатель! — мое скромное, мое тихое «песнопение» — верю! — отозвалось бы в душах европ<ейских> читателей... — небесследно, творило бы... пусть хоть вызвало бы тоску о чем
-то чудесном, увы — утраченном... Я верю, знаю, что Наше — призвано возродить мир, — вот что хотите, а я верю, верю!… — при всем нашем метаньи и окаянстве... Ско-лько мне дал ныне Чехов!… — и какую «сущность» постиг я в нем!… Да, он — национальный, он народной Правды! Я потщился показать это, вскрыть. И сам был потрясен. Чехов далеко не раскрыт для нас, что же говорить о — европейцах! Я принял этот труд, как долг священный. Целый месяц — больше! — отдал этому разбору-введению — а всего д<олжен> б<ыл> ограничиться 15 стран<ицами>. Измучился и насладился. И какая боль поднялась, боль об утраченной нами чистоте, о заветном нашем, что — знаю! — живо еще там! Поразительное свидетельство нашел, — вчера беседовал с — «оттуда», 33-летним, с высшим образов<анием> — конч<ил> филологич<еский> фак<ультет>, прошел всю войну... — как он меня принял, прочитав, в боях, — «Лето Гос<подне>» и «Няню»… — прежнее все знал, что выходило в России. Вы знаете, «Неуп<иваемая> Чаша» — читалась «нарасхват» в Берлине — года два тому... вывезенными «рабами»… был сделан
опыт, с трепетом, моими друзьями... боялись — «не поймут!» И были потрясены тем, что обнаружилось. Простые — по-няли! Не говорю уж о «Лете Госп<одне>»… А «Богомолье» — мой завет родному... больше не в силах я дать, большего, глубиннее. Я выбрал из души родные самоцветы, там скристаллизовавшиеся, собранные народом... — и Бог дал мне силы — бережно и нежно вручить их — ему, меня породившему... и восклицаю — «Ныне отпущаеши...» Родной, светлый друг мой... как я нуждаюсь в общении с Вами, в Вашем укреплении! — И сколько у Вас таких, в Вас нуждающихся, в посредничестве Вашем между ними и совестью! И — как же я томлюсь по России! не прирос тут, ни-как... Радио душевным питаюсь от родного... сосу его глубинно-сокровенными корнями...

Дайте обнять Вас, милые друзья... светлые люди ума и сердца родного, далекие мои «швицары»!… Да сохранит Вас для нивы русской Господь всемилостивый.

Всегда, и по недалекий конец мой,

и там

Ваш — Ив. Шмелев.


366

И. С. Шмелев — И. А. Ильину <15.VI.1945>

<Открытка>

15. 6. 45.

Перейти на страницу:

Все книги серии Ильин И. А. Собрание сочинений

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное