Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Знаете, «Ма-машенька, вздуй огонь...»^{15}, — «Сережа-а-а»... — «Я попал в дерьмо ногой...» — «Ну-к, что-жа-а-а...!» (растяжкой) Это напевается под гармошку, скороговоркой, а потом врастяжечку... «Мама-шенька — дерг плечом! — вздуй огонь!..» — «Сере-о-жа-а...» — укорительно! — «Я попал в дерьмо ногой...» — дерг пл<ечом>! — «Ну-к, что-жа-а-а...» — сонно. Картинка. Так вот и попал, и успокоительной «мамашеньки» не отзовется... Я сказал — дознайте, — если Берд<яев> — я не предложу. Карт<аше>в говор<ит> — все через него! Отпадает. Есть богач — и добрый ко мне, чтит, пишет мемуары, — Дм. Ив. Ознобишин, [701]

бывш<ий> воен<ный> агент от России. Огромное сост<ояние>, было свое, симб<ирский> помещик, и взял за женой, американской, скончавшейся. Но его состояние было больше. Судите сами: уезжая в 42 ч. в Ит<алию> — вернулся и был у меня с визитом, — ему 77 л. — лицеист и генштабист, — дал хранить некот<орые> ценности приятелю Фермору. У них «украли» — или... они украли? — жемч<ужное> ожер<елье> пок<ойной> жены в 7 млн. фр.! — он не подумает «преследовать», хотя дело пошло само, без него, когда жена Ф<ермо>ра однажды выбежала из кв<артиры> с криком — «волёр!» [702] — кто?!!… Ну, в протокол, понятно... Так вот. Озноб<ишин> — помог создаваться «Казач<ьему> музею». У него отменная колл<екция> картин — миллионы! Но все главное б<ыло> сдано на хран<ение> военному Музею в Брюсселе. Не знаю — цело ли. Что ему — издать нас?!.. Плюнуть на чек: миллион. А что

ныне миллион?.. 10 т<ы>с<яч> былых фр. Но у меня никогда не хватит духу... раскрыть рта. Ни-когда. А как он ценит Ш<меле>ва! — и не на словах. Но, каж<ется>, скуп достаточно. И никто его не научит. И сам мне рассказал интер<есное> — не анекд<от>! — к<а>к скряга-помещ<ик> учился у другого «экономии». Приехал. То-се. Ну, чайку... «Только, чур, сахар свой». Приехавший момент<ально> вынимает из жилет<ного> карм<ашка> два огрызка. Вот. Пьют. Темнеет. — «Эх, надо, видно, свечку зажечь...» — хозяин гов<орит>. Есть. Гость: «имейте в виду, окно открыто... дуновение... свечка скорей сгор<ит>…» «У меня предусм<отрено>: вон, в укрытии от тока... на буфетике». — Пьют чай. Кончили. Хозя<ин>: «разгов<аривать> можно и впотьмах». Ффу!.. — «В так<ом> случае, уж разрешите... не видать-с... брюки-то я сыму-с... не протирались бы...» — «Да на-кой черт вы учиться приехали ко мне? — да вы меня-то поучите!..»

Ночь, жильцы застучат на машинку, — к перу! Или еще: одна барыня (в Рос<сии>) бо-га-чка, скряга... держала колот<ый> сахар в дв<ух> сах<арница>х: в одной — мал<енькие> кус-ки, в другой — чуть побольше. И всегда, всем, — букв<ально> — говорила, наливая чай: «вам как... три больш<их> куска или три — маленьк<их>?» Ну, почти все, стесняясь и зная, отвеч<али>: «пожал<уйста>, 3 мал<еньких>!» Очертело, након<ец>, племян<ни>ку. На ее об<ычный> вопрос — ахнул: «и три больш<их>, и три мал<еньки>х, тет<ень>ка!» Перестала, стерьва!..

Духу не хват<ает> вовлекать в невыг<одную> сделку: не

даст дохода «Л<ето> Г<осподне>»! Мне — не надо. Отк<азался> бы от вс<якого> гонорара. А сколько разойдется? Даже при известности «Л<ета> Г<осподня>» — его любят! — больше 1000–1500 экз<емпляров> не пройдет! Где покупатели?.. Все же ограждено «колючей проволокой», — все быв<шие> слав<янские> земли. Будь в Рос<сии> былой! Я бы милл<ионеро>м был! — чего бы я не нагородил! Все бы отдал!… — кому следует, — народу, сиротам

... — и сам бы на самокатах накат<ал>ся. На самол<етах> не полетел бы, <неразб.>! Да ведь... не повезло. Да в России я бы и не написал ни «Богом<олья>», ни «Л<ета> Г<осподня>» А тут... — ? Знаю все же, что издание окупилось бы, вернуло деньги руке дающей. И только.

Вот, справлюсь, сколько б<удет> стоить — чистое издание, на прилич<ной> бум<аге> и с хор<ошей> печатью. Если, паче чаяния, разбогатею... — сам издам хоть 2 ч<асть> «Л<ета> Г<осподня>». А ско-лько же читателей!..