Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Под музолеем сим, не столь внушительным,Отпетый певчих хором, скорбным, не оглушительным, —Пропели ему, понятно, и «память вечную»,Пропели и про «жизнь бесконечную»… —Лежит-тлится прах купца 2-й гильдии Прошина Зосимы,Канительщика по ремеслу и житию, супруга Симы,Безупречной в супружестве, неутешной вдовы при детях,При шестерых, к делу приставленных, не малолетях.Скончал мутные дни свои сей Зосима, понятно, от водянки,

След того, что, по Захарьину, [714] злей яри-медянки.Учился на медные, но был все же поэт, хоть и не Пушкин,И выбрал себе псеЛдоним — «шутник Хлопушкин».Последним словом сего шутника Зосимы было:«Приими, Господи... все обиды душа моя забыла...»«Приими дух мой в селениях Праведных, Владыко!»«Не поставь мне в строку всякое мое гнилое лыко!..»«Очисти мя, пьяницу смрадного и гада»,«Хоть издаля зрети удостой кущи Святого Града!»

Особорован был по чину, прощен-причащен, отпет.Жития его было — ох, немного! — пятьдесят восемь лет.Помянули его друзья и близкие тризной за блинным пиром.Приими, Господи, пропойную его душу с миром.

КО ДРУГУ — ЕЛЕГИЯ

Нике-ша! друг!!… Присядь и вспомяни,Как вечера с тобой, бывало, короталиИ рюмочек, понятно, не считали...

Как Пушкина, в слезах, мы трепетно читалиИ о Поэзии возвышенной мечтали!..Присядь, мой верный друг... размысли, покряхти!..Что было — то прошло... увы, увы... ахти!..Любил ты покряхтеть и воздохнуть с укором...Как мы с тобой в Москву потешили лекором!..Ах, добрая душа!.. кастрюльки делал ты,Всегда был без гроша, всегда — одни мечты...Кастрюльки-зеркала да Пушкин, — весь тут ты.

Поэзию любил, на нищих разорялся:Пропьешься начисто — кастрюльками швырялся, —«Бери, нагой-босой, не жалко меди мне!..«Что золото — что медь: все плавится в огне!»Все повара кастрюлькам тем дивились,Как образам святым на них они молились.Зеркальный блеск, всем зеркалам укор!И Лондон, и Париж признали твой лекор!.. [715]