Был удручен, получив от Вас рукописи, а письма-то и нет! Шарил, смотрел во-внутрь, — нет. Это — за что?! — мне «опала»? Приму смиренно. Ибо что же я могу, как не принять? а к смирению приучила жизнь-копейка. Но... «к порядку дня». Существование с газетой у меня — отравлено, едва терплю. Пока... — должен же кончить «Пути Неб<есные>». А там — не знаю. Да и кончу ли... — сил нет. Сами постигаете. Неумны наши «дуроломы», пошлы, грубы, — хамы и хамы. Недаром я когда-то не выдержал и уходил на 5 лет! Сознаюсь: то, что Вы там стали писать, меня подтолкнуло, и я согласился снова начать. Да и... — захирел от тоски по читателю. Теперь — хоть опять давай задний ход. Гнусная компания Ходас<еви>ча, вылившего на старш<их> писателей ушат клеветы и злобы, — несмотря на мой протест, решит<ельный> разговор с С<еменовым> и Г<укасовым> — последствием имела «попустительство и поощрение» — жар! И вторично окатил нас слюной своей. Плюнул — смирение, пока... хватит. «Сказочки» некоего Стр<ешнева> были-таки напечатаны, по моему решит<ельному> настоянию, причем я — вернее, после чего, — получил «укор» от Гук<асова>. Сем<енов> же не
хотел печатать. После чего я вручил 3-ю сказ<ку> «Овцу» — и умыл руки — надо умывать, надо, после таких «бесед»! И не знаю, что будет дальше. Ныне — с избранием в представители рус<ской> эм<играции> в Нансен. Офф. Р. [169] — такая пошла «волконалия», [170] что... унеси ты мое горе, и в итоге в другой газете, «в возмещение» — вчера появилось интервью с соц<иалистическим> депут<атом> Мутз., [171] котор<ый> бывало, хлопотал за высылаемых, а теперь предостерегает... — можете «все испортить такой кампанией», т. е., де, — может испортить один «русский орган печати»! Наши болваны не понимают, что на трясине нельзя крепко стоять. И теперь нам всем мож<ет> б<ыть> плохо. Но вся ругань «П<оследних> Нов<остей>» — это интервью-монтаж. Сами дали к нему повод.