Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

И. С. Шмелев — И. А. Ильину <20.V.1937> [274]

7/20. V. 1937., 9 ч. веч<ера>

Обитель пр<е>п. Иова.

Дорогой друг, милый Иван Александрович,

17 мая, в 7 ч. веч<ера> въехал в Подкарпатскую глушь, в Обитель великих трудников «во-Имя», — и въехал так, как никогда и никуда еще не выезжал: после победы в Праге — и победы громкой, — въехал верхом на... дрогах, на которых возят бревна, доски и — вот — русского писателя. Но о сем — ниже.

Отчет мудрецу Иоанну от трудника Ивана, нашедшего недельное пристанище у «нищих духом», зацепившихся за Русь Подкарпатскую. Чудеса! Где это я? Говорят здесь будто и по-русски, да не совсем. Бабы — как бабы, только вроде балетчиц, голоногие в сотне юбок, а платочки на головах — «хохолком». И русская кукушка, и обитель с колоколами, и монахи... правда — «стиль модерн», здорово хватившие войны и проч. И — ласточки в верезге [275] округ колокольни, и лампады... и приносит мне в келью (ке-льи [276]) трапезу о. Григорий, 30-л<етний> юноша, вечный облик русского инока, но... «искатель», о. Савва — тоже... смиренный инок, о. Иов — офицер лейб-гвардии Его И<мператорского> В<еличества> — а поглядишь — 100%-й инок глухих обителей российских. Сон какой-то... Недавно вернулся я из храма, где братия после трапезы (6 ч. в<ечера>) — пела «Пасху» — стихиры заутрени, а потом все, с настоят<елем> о. Серафимом [277] — пошли поливать сады-огороды (засуха!), только что кончили. Ну, путаются мысли... ибо чудеса. 3-й день отдыхаю я здесь после пражского «испытания».

Приступаю:

13-го выступал, поднял «День Рус<ской> Культ<уры>». В 7 ч. был в Соборе молебен (всем Св<ятым> в земле Рос<сийской> просияв<шим>) — в ознаменование «Рус<ской> культ<уры>». Служили: еписк<оп> Сергий, [278]

игум<ен> Исаакий [279] и арх. о. Михаил, сын Вас. Мих. Васнецова, [280] б<ывший> астроном (!) и аз грешный слушал за молебном, перед своим «Словом о Пушкине» — проповедь о. Исаакия, где — впервые для меня, с амвона — услыхал я о пис<ателе> Шмелеве который будто бы явл<яется> истинным преемником наших великих творцов родной культуры. Да, получил м<ожно> ск<азать> в кредит — и здо-рово получил, «при свидетелях». Из Собора — в зал, огромный, где 900 человек приняли меня в... громы рукопл<есканий>. И тоже — в кредит? Представила — как «всеми любимого»… расписала! — и — тоже в кред<ит> — громы.

И я говорил 1 ч. 5–10 мин. (В «Посл<едних> Нов<остях>» сегодня — 1 1/2 ч<аса>!) Не знаю. Словом — я к концу «Слова» — был готов, — выжимай. И — победил. Очев<идно> — попал в точку. После моего «слова» — 10–15 сек. — гроб<овая> тишина. Складываю листочки, уже ничего не разумея, но — зная все. И вдруг — гром! да такой, что... Молчание. Вдруг — без единого возгласа, в шуме-громе, поднялись задние ряды, и весь зал выпрямился в громе. Говорят — встали старые эс-эры — все встали, до Владыки. Мейснеры 

[281] и К° проглотили жабу, но... встали и — приятно улыбались. Ну — и т. д. А говорил я об «истоке» культуры и, каж<ется>, раскрыл, что Пушкин — из того же истока, — наш, и нельзя его сделать вашим. Были слезы, объятия, сумасш<едшие> письма, подношения. Одна девчурка-гимназ<истка> (16 л.) написала в бредовом п<ись>ме — «Зачем Вы посетили нас» — и т. д. Словом — национ<альный> фронт раздвинулся и поглотил «врагов». Какой-то профессор старый, пронзив меня взглядом, изрек: «это — выше (!! — ?) Слова Дост<оевско>го!» Были и другие глупости. А я счастлив одним: наша взяла, и — живет наше

! Все «врази» расточились, [282] притихли, сникли... ибо я говорил и утверждал... Пушкиным! Против сего — что скажешь. И Петра обвинил — П<ушкины>м! И показал-ткнул в рыла — завещание — Завет... Пушкина. И получил — кроме всего невещественного, и вещественное: от группы нежных дам и проч. — дорогой несессер и дорож<ный> бювар — с кот<орыми> не знаю что делать. И — такие взгляды, полные обожания, что... поспешил в обитель.

14-го читал свое. Положил на все лопатки — всех. Это признали и «врази». И плакали, и грохотали. Читал 2 часа с перер<ывом>. Из Богом<олья> — «кунай их... ку-най!» Из «Няни» — «про Катичку» — много глав (Москва и как отделала К<атичка> англичанов, с заключением о «золот<ых> словах» — котор<ые> про-пишут, барыня!!!). Затем — из «Лета Госп<одня>» — «Постный рынок» и 4-ое «Верба» (Вес<енний> ветер). Д. [283] был в ударе. Дал — Россию. И — 15-го не мог отказаться — читал для рус<ских> гимн<азистов>, педагогов и публики.

Всего меня за 3 веч<ера> слышало — 1800 душ. Многие не нашли места.

Боялся этой «смутной пражск<ой> эмигр<ации>» — а вот... — сталоть, [284] не даром писалось-отдавалось... — вернулось жизнью.