Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

В дороге душа заматывалась, вернулся — опять неизбывная тоска. Помянули годовщину по святой моей Оле, все поднялось, и тут-то сказалось, что — не избывно все, что одинок я страшно, и жить так дальше — сил нет. Не могу удержать квартиру, как старался год этот... все —

сам. Не хватит ни времени, ни сил. И дорога мне квартира, и трудна. Тянет меня в обитель, к обители. Там будет за мной уход. Там я — чувствую — могу писать более крупные работы, продолжать «Пути»… Здесь я лишь урывками мог писать «рассказы». Здесь я сам себе покупал провизию, сам стряпал, сам убирал квартиру, все сам... Этого никто не учтет, ско-лько я сил клал. Часто, возвращаясь домой, вспоминал, — а, ведь, я голодный, и ни-чего у меня нет, надо что-то купить, варить... — нет сил дальше так. Я изорвался. Иногда и стирал, наспех, забыв вовремя отдать прачке. И — 6000 фр. в год за кварт<иру> с налогом. В Ладомирове могу жить на эту сумму весь год, и будет уход. И я решаюсь порвать с Парижем. Там у меня будет весь день — мой

. Да, многого там нет, ни электрич<ества>, ни удобств, ванны. Но есть ба-ня. И — воздух. И — свет. Но самое страшное — расставаться с могилкой... Ну, буду навещать раз-два в году. Кто меня знает хорошо, — Карташев — советует: да, лучше, поезжайте. Внутр<енний> голос говорит — да. Посоветуйте! Подумайте с Наталией Николаевной. Она — мудрая, чуткая. Мне хотят там помочь выстроить домик, братия будет помогать мне в хоз<яйcтве>, кормить режимно, наск<олько> возм<ожно>. Там я жил-кормился 17 дней, и ни разу не почувств<овал> ухудшения. Но там — четыре времени года! Там — зи-ма! весна!! Там я буду вставать в 6 ч., ложиться в 10. Есть доктор, рядом, русский. Есть, рядом, почта, телеграф, телефон. Девки и парни ходят с песнями по дороге. Встречные говорят: «слава Исусу Христу». Там — Русь. Здесь мне надо 1500 фр. в мес<яц>, там — 600–700. А печататься и оттуда могу. Но сохраню время на работу, а не на пустые разговоры с посетителями. И не надо ни метро, ни автоб<усов>. А захотел — поехал по Руси, летом, и главное — всегда над тобой небо, и всегда Храм открыт, и перед тобой — люди подвижники, «во-имя». Скажите! Все равно, от квартиры я на днях откажусь, надо вперед, за 3 мес<яца>, отказаться. И буду хлопотать о визе. Все равно — надо ломать жизнь, — перед недалеким концом всего. Тяжело, очень. Посоветуйте, милые. Хотя я и решил уже оставить квартиру. Пока, м<ожет> б<ыть>, если замедлится мой отъезд — а хотел бы уехать в полов<ине> сентября, до зимы, до дождей и холодов, — перебуду у Карташева. Скажу Вам прямо: я мог бы вынести и расход на квартиру, эти 6 т<ысяч> фр., но надо, чтобы мне готовили, убирали, а <я> отвык от услуг, надо привыкать, сообраз<но> со временем, да и такой расход — а это составит не меньше 400–500 фр. в месяц, мне уже не по средствам. Я должен буду рваться, стараться печатать стремительно, а это — разрушение для духа. Там же я всегда на свежем воздухе, слышу колокола, пение братии, вижу, как сменяются времена года. Шуба у меня есть. Да ведь когда-нибудь надо же будет ломать обиход... долго не вынесу такой запряжки. Лучше уж — говор<ит> Карт<ашев> — когда есть еще остаток сил. Жаль квартиры, все связано с Олечкой, моей светлой, все, до гвоздика... и один я, в пустоте, кварт<ира> для меня велика, три комнаты, кухня, ванна, коридор длинный... Ивик навещает дважды в неделю, только. Всегда я тут один. Посоветуйте, милые.

Благодарю сердечно за блестящую Вашу статью о «Няне» в «Берлинер Тагеблат». Мне перевел ее князь Волконский-сосед, [288] не раз восклицавший — «как тонко! как это чудесно, оригинально и метко сказано!» Вы нашли свои слова. И эта «домашняя Сивилла» — великолепно! Нельзя лучше. Крепко признателен Вам, милый друг. Писали мне, что была еще очень хорошая

рецензия в «Альгемайне Цейт<унг>». Не знаю, знает ли Кандрейя о Вашей статье, напишу ей.

Итак, до свидания, — в статье в «Возр<ождении>», — если осилю. Эти два-три дня отдам всецело на это. И то как запоздал. Уж простите: весь был в расходе.

О Г. Е. Климове. Ничего не понимаю. На мои письма ответа нет! Я написал ему к Пасхе, приветствовал его, спрашивал о моей книге, материал был еще в ноябре послан. Ответа не получил! Что случилось?! София Тер<ентьевна> мне писала из Варшавы, на Страстной. Только. От матушки его получил и к Пасхе, и на днях. А от него — ни слова. Всего с ноября я получил от него переводом через «Сег<одня>» четыре раза по сто лат, т. е. всего 412, 412, 412 и 417 фр. За ним, моих ден<ег> остается 433 лата 85 эст<онских> кр<он>, около 2300 фр. Я очень теперь нужд<аюсь> в деньгах. Но не это важно: что сталось, почему такая перемена ко мне?! Не объясню. Молчание становится уже обидным, горьким. После такого чуткого внимания — и так! Заглохла моя книга. Пусть уж все пропадает, только бы мне матерьял не замотали. Земмеринг зовет в Ригу. Она ни при чем тут, я ей ни словечка не говор<ил> о Климове, только написал — что не отвечает почему-то на письма, болеет?