Читаем Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию полностью

С.: Нет, конечно, нет, но я все же хочу...

П.: Правильно, по крайней мере вы разумнее некоторых ваших коллег. Раз нет следов, то нет информации, тогда нет описания, тогда и не о чем говорить. Ничем не заполняйте эти лакуны. Это похоже на карту неведомой страны XVI века: никто туда не едет, никто не возвращается, так, ради Бога, оставьте ее чистой! Terra incognita.

С.: А скрытое действие невидимых сущностей?

П.: Если они действуют, то оставляют следы. Тогда вы получите какую-то информацию и сможете об этом говорить. Если следов нет, то просто заткнитесь.

С.: А что, если их вытесняют, отрицают, замалчивают?

П.: Ничто на земле не даст вам возможности заявить о его присутствии без предоставления доказательства этого присутствия. Такое доказательство может быть косвенным, надуманным, усложненным, но оно вам необходимо. Невидимые вещи невидимы. И точка. Если они заставляют другие вещи двигаться, и вы можете задокументировать эти движения, то тогда они видимы.

С.: Доказательство? Что такое вообще доказательство? Разве это звучит не ужасно позитивистски?

П.: Надеюсь, что да. Что хорошего в том, чтобы говорить о действии вещей, существование которых вы не можете доказать? Боюсь, вы путаете социальную теорию с конспирологической,— хотя сейчас к этому склоняется большинство в критической социологии. С.: Но если я не добавляю ничего, то, выходит, я просто повторяю, что говорят акторы.

П.: Чего бы стоило обращение к дополнительным невидимым сущностям, которые действуют, не оставляя никакого следа и ничего не меняя ни в каком состоянии дел?

С.: Но должен же я заставить акторов научиться чему-то такому, чего они не знали; иначе зачем бы я их изучал?

П.: О, социологи! Вы всегда ставите меня в тупик. Если бы вы вместо ACT изучали муравьев, вы бы и от муравьев ожидали, что они чему-то научатся из вашего исследования? Нет, конечно. Это они учителя, а вы у них учитесь. Вы объясняете, что они делают, для себя, к собственной выгоде или к выгоде других энтомологов, а не ради них самих,— им это совершенно не нужно. Что заставляет вас думать, что исследование всегда должно чему-то учить тех, кого исследуют?

С.: Но в этом и состоит сама идея социальных наук! Потому я и здесь, в школе: чтобы подвергнуть критике идеологию менеджмента, разоблачить многочисленные мифы информационных технологий, подняться на уровень критического отношения ко всей этой технической мишуре, идеологии рынка. Если бы не это, поверьте, я остался бы в Силиконовой долине и делал бы гораздо большие деньги — ну, теперь-то, может быть, и нет, потому что этот мыльный пузырь лопнул... Но, как бы то ни было, я должен дать рефлексивное понимание людям...

П.: ...Которые, конечно, не были рефлексивными, пока вы не удостоили их своим исследованием!

С.: В каком-то смысле да. Я имею в виду, нет. Они что-то делали, но не знали, почему... Что тут не так?

П.: Не так здесь то, что это ужасная дешевка. Большей частью то, что социологи называют «рефлексивностью», на самом деле просто способ задавать совершенно неуместные вопросы людям, задающим другие вопросы, на которые у аналитика нет ни малейшего ответа! Рефлексивность — это не аристократическая привилегия, которая всегда с вами только лишь потому, что вы член Лондонской школы экономики! У вас и у ваших информантов разные интересы: когда они пересекаются, это чудо. А чудеса,— если вы этого еще не знаете,—редки. С.: Однако если я ничего не добавлю к тому, что говорят акторы, то не смогу быть критичным.

П.: Смотрите-ка, то вы хотите объяснять и разыгрываете из себя ученого, то намереваетесь разоблачать и критиковать и строите из себя политического активиста...

С.: А я хотел сказать: то вы наивный реалист — «назад к объекту», то говорите, что просто пишете текст, который ничего не прибавляет, а только следует за вашими пресловутыми «самими акторами». Это совершенно аполитично. Насколько я вижу, никакого критического отношения.

П.: Скажите, господин Разоблачитель, каким образом вы собираетесь подняться «на уровень критического отношения» над своими акторами? Я жажду это услышать.

С.: Только если у меня есть рамка. Это и есть то, в поисках чего я сюда пришел, но, видимо, ACT неспособна дать ее мне.

П.: А я рад, что неспособна. Я правильно понимаю, что эта ваша рамка скрыта от глаз ваших информантов и раскрывается благодаря вашему исследованию?

С.: Да, конечно. Это-то и должно придать дополнительную ценность моей работе,— не описание того, что все и так уже знают, а объяснение, контекст, все то, чего они не могут

увидеть по недостатку времени, типология. Видите ли, они слишком заняты, чтобы думать. Вот что я могу дать. Между прочим, я вам еще не говорил: в компании готовы предоставить мне доступ к их файлам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Прочь от реальности: Исследования по философии текста
Прочь от реальности: Исследования по философии текста

Книга русского философа, автора книг «Винни Пух и философия обыденного языка», «Морфология реальности», «Словарь культуры XX века: Ключевые понятия и тексты», посвящена междисциплинарному исследованию того, как реальное в нашей жизни соотносится с воображаемым. Автор анализирует здесь такие понятия, как текст, сюжет, реальность, реализм, травма, психоз, шизофрения. Трудно сказать, по какой специальности написана эта книга: в ней затрагиваются такие сферы, как аналитическая философия, логическая семантика, психоанализ, клиническая характерология и психиатрия, структурная поэтика, теоретическая лингвистика, семиотика, теория речевых актов. Книга является фундаментальным и во многом революционным исследованием и в то же время увлекательным интеллектуальным чтением.

Вадим Петрович Руднев , Вадим Руднев

Философия / Образование и наука