Однако я бы почувствовал себя предателем, если бы донес до его начальства все эти сомнительные истории с призраками, поскольку это выглядело бы так, словно я злоупотребил доверием собеседника, поэтому я твердо решил поговорить с ним и убедить – разумеется, анонимно и в моей компании – сходить на прием к лучшему местному врачу, который мог бы оказать ему помощь в столь деликатном вопросе, как душевное здоровье. Он предупредил меня, что с завтрашнего дня сменится распорядок его дежурства, так что он сдаст вахту примерно через час после рассвета, а вернется обратно уже после заката. Мы договорились, что я приду в указанное время.
Вечер следующего дня был чудесен, и я вышел пораньше, чтобы насладиться прогулкой. Солнце заходило, когда я пересек поле, выходя к тропинке, спускающейся к станции. Я решил пройтись еще немного – полчасика, не больше, – перед тем как встретиться с сигнальщиком.
Подойдя к краю обрыва, я почти машинально бросил взгляд на пути – ровно с того самого места, откуда впервые окликнул моего приятеля. Как описать дикий свой ужас, когда я увидел перед зевом туннеля, прямо на рельсах, человека? Он отчаянно размахивал правой рукой, а левой прикрывал лицо.
Сверхъестественный страх, объявший меня, отхлынул, когда я понял, что мужчина на путях был и вправду человеком, а неподалеку стояли еще несколько людей, и именно им отчаянно махал мужчина на рельсах. Семафор еще не горел. У семафорного столба стояла небольшая брезентовая палатка, которой я раньше не видел. Размером она была не больше кровати.
Я буквально слетел вниз по железнодорожной лесенке, терзаемый виной за то, что покинул сигнальщика одного, никого не предупредив о том, в каком он состоянии.
– Что случилось? – спросил я.
– Сигнальщик погиб этим утром, сэр.
– Который стоял на этом посту?
– Он самый, сэр.
– Мой знакомый?
– Вы можете опознать его, сэр, если он ваш знакомый, – ответил мне один из мужчин, обнажив голову и приподнимая край брезента. – Лицо-то у него не пострадало.
– Как? Как это могло произойти? – повторял я, переводя глаза с одного на другого из них, когда брезент вновь опустили.
– Его сбил локомотив, сэр. Он был лучшим сигнальщиком во всей Англии. Бог знает, почему он оказался на этих рельсах. Средь бела дня все произошло. Он стоял с зажженным фонарем, и когда поезд вылетел из туннеля за его спиной… все и случилось. Вон тот парень на рельсах – он машинист – как раз и показал, как все было. Том, покажи джентльмену еще раз.
Человек в грубой черной форме, которого назвали Томом, отошел к самому зеву туннеля.
– Поезд только повернул, сэр, – сказал он. – Я его видел, как под лупой. Времени уже не было, чтобы сбросить скорость. Но я же знал, какой он осторожный малый. Свистка он словно не слышал, я его выключил и кричал ему что есть мочи: «С дороги!»
Я содрогнулся.
– Чистый ужас, сэр! Я кричал ему, и лицо закрыл, чтобы не видеть, и рукой ему махал до самого конца – все без толку.
Я не стану более говорить об этом, чтобы не акцентировать какие-то отдельные моменты, но не могу не заметить, что именно кричал машинист. Это были не просто те же самые слова, что повторял мне несчастный сигнальщик, но и в точности такие, какими я мысленно (и только мысленно) расшифровал жестикуляцию призрака.
Призрак в Гудвуд-парке
Моя свояченица, миссис М., овдовела в возрасте тридцати пяти лет, оставшись с двумя дочерьми, которых она очень любила. Ее покойный супруг занимался торговлей тканями в Богнаре, и после его кончины она сама управляла делом. Миссис М. была хороша собой, и потому за ней ухаживали несколько джентльменов. Среди всех своих поклонников она выделяла мистера Бартона. Что до моей жены, то ей, напротив, мистер Бартон никогда не был симпатичен, и она не считала нужным скрывать свое мнение, не раз говоря сестре, что этому молодчику только и нужно, что сестрин магазинчик. Мистер Бартон находился в довольно стесненных обстоятельствах, и моя жена считала, что выгодный брак был для него единственным шансом улучшить свое финансовое положение.
23 августа 1831 года миссис М. должна была отправиться с мистером Бартоном на пикник в Гудвуд-парк, резиденцию герцога Ричмондского, который любезно предоставил в этот день свои земли в публичное распоряжение. Моя жена испытывала некоторое раздражение по этому поводу и заметила, что, по ее мнению, сестрице следовало бы остаться дома, присмотреть за детьми и уделить больше внимания делам. Однако миссис М. придерживалась другого мнения: она распорядилась по поводу своего магазина и вынудила сестру пообещать, что та присмотрит за племянницами.
Группа отправилась на прогулку в четырехколесном фаэтоне (миссис М. лично управляла парой пони) и двуколке, для которой я одолжил лошадь.
Вернуться они должны были около девяти вечера или позже. Я специально упомянул об этом, чтобы стало ясно: моя жена никак не рассчитывала, что они возвратятся раньше. Это особенно важно в свете последующих событий.