В шесть часов пополудни этого злосчастного вечера жена вышла в сад позвать детей. Не найдя их, она обошла весь сад и в конце концов решила заглянуть в пустую конюшню, думая, что девочки могли играть там. Толкнув незапертую дверь, она увидела миссис М., стоявшую в самом темном углу конюшни. Встреча была довольно неожиданной, поскольку пикник не должен был закончиться так рано, но отчего-то моя жена не удивилась при виде своей сестры. Конечно, она досадовала на сестру весь день, будучи недовольной ее отсутствием, но все же чисто по-женски не могла не порадоваться, что, по всей видимости, истинный casus belli исчерпан, и потому уколола ее, в сущности, довольно невинно: «А что, Харриет, на подобного рода увеселительные прогулки непременно надобно выезжать в своих лучших черных шелках?»
Моя супруга была старше и всегда держала себя по отношению к младшей как некий ментор. В те времена черный шелк был весьма и весьма недешев, а Веслианские методисты, к каковым мы и принадлежим, вообще не слишком-то одобряют шелковые одеяния. Не получив никакого ответа, моя жена с достоинством произнесла: «Ну что ж, Харриет, если тебе и слова ни скажи, а ты сразу обижаешься, то обижайся на здоровье, не смею тебе мешать».
Она вернулась в дом и сказала мне, что вечеринка, судя по всему, завершилась и что сестра ее сейчас в конюшне – не в самом лучшем настроении. Я в тот момент вовсе не был поражен тем, что моя свояченица была в конюшне.
Я некоторое время ожидал, что мне вернут одолженную лошадь. Мы жили по соседству с миссис М., и было бы вполне естественно, если бы она или кто-нибудь еще пришли к нам рассказать, весело ли прошла прогулка. В конце концов я решил сам зайти к ней и спросить, как дела. К моему великому удивлению, слуги сказали мне, что никто еще не приезжал. Скажу по чести, я немного насторожился. Но моя жена лично встретилась с Харриет, а потому не придала большого значения словам прислуги, а предположила, что ее сестрице просто захотелось еще немного покататься на лошадке, а стало быть, ждать ее можно примерно через час-другой.
В одиннадцать вечера к нам явился мой шурин, мистер Пинок, тоже ездивший на пикник, и был он весьма взволнован. Он и слова не успел вымолвить, как моя жена, кажется, уже и так все поняла. «Что случилось? Что-то с Харриет?!» – прошептала она.
«Увы, да, – всхлипнул мистер Пинок, – и если вы хотите застать ее в живых, мы должны немедля ехать в Гудвуд».
Из слов его следовало, что один из пони был не вышколен должным образом, и хозяин его предупредил, что животное с норовом. Он бы и вовсе не решился одалживать этого пони, если бы не знал, как отлично миссис М. управляется с упряжкой. Когда компания добралась до Гудвуда, джентльмены покинули повозку, предоставив дамам возможность прокатиться в женском кругу. Этот самый пони, а может статься, и оба, вероятно, испугались чего-то, и не успела миссис М. взяться за вожжи, как животные шарахнулись в сторону. Ах, будь там довольно места, она бы смогла справиться с этой бедой, но, к несчастью, дорога была узка и путь преграждали ворота. Мужчины бросились к воротам, чтобы распахнуть их, но было уже поздно. Три леди сумели покинуть повозку почти сразу же, но миссис М. пыталась остановить бешеных пони, и лишь поняв, что мужчины не поспеют, выскочила из экипажа – в тот самый миг, когда пони врезались в ворота. Прыжок ее запоздал, и она ударилась головой о землю. Волосы ее были украшены старомодной тяжелой заколкой – эта-то заколка и вонзилась ей глубоко в череп, когда она ударилась затылком. Герцог Ричмондский, оказавшийся свидетелем этой трагедии, подбежал к ней и положил ее голову к себе на колени. «Боже милостивый, мои дети!» – таковы были последние слова, которые успела проговорить бедняжка. По распоряжению герцога ее отнесли в ближайшую гостиницу, где и стремились оказать любую помощь – и медицинскую, и духовную.
В шесть часов вечера, когда моя жена оказалась в конюшне и встретила, как мы теперь понимаем, не свою сестру, но лишь ее бесплотный дух, миссис М. единственный раз попыталась хоть что-то вымолвить – безуспешно. Она в торжественной и безмолвной тоске обводила глазами комнату, словно пытаясь узреть кого-то из родных или друзей, – но никого не видела. Мы с мистером Пиноком поехали в Гудвуд на двуколке и прибыли туда в два часа пополуночи, как раз в тот момент, когда моя свояченица скончалась. За все время она пришла в сознание лишь один раз – тогда, в шесть вечера, когда силилась вымолвить хоть слово. Она была одета в черное шелковое платье.
После того как все имущественные дела миссис М. были улажены, сироткам, увы, не осталось почти ничего. Отец миссис М., человек обеспеченный, взял внучек к себе. Но вскоре и он скончался, все имущество перешло к его старшему сыну, который быстро расточил свое наследство. Два года бедные дети переходили от одного родственника к другому – девочки жили горькой жизнью, практически не имея собственного дома.