– Ну, друзья, – сказал я, – вот вам и доказательство, что оно из плоти, хотя и невидимое. Смотрите на постель.
Я сам поразился собственному мужеству и проявленному в такой ситуации хладнокровию. Но первый ужас прошел, и теперь мною овладел некий научный интерес и даже своего рода гордость – и эти новые чувства победили смятение и страх.
Все с интересом уставились на мою кровать. Мы с Хаммондом опустили существо на постель. Твердое с характерным шумом упало на мягкое. Кровать скрипнула. Подушка и сама постель промялись под невидимым телом. Очевидцы эксперимента немедленно покинули помещение. Хаммонд и я остались наедине с нашей загадочной добычей.
Некоторое время мы молчали и слушали тяжелое, прерывистое дыхание существа на кровати, наблюдая, как шуршит и сминается простыня, когда пленник пытался вырваться из пут. Затем Хаммонд заговорил:
– Гарри, это какой-то кошмар.
– Да, кошмар.
– Но он объяснимый.
– Что значит – объяснимый? Что вы имеете в виду? Да такого не было с сотворения мира! Я не знаю, что и думать, Хаммонд. Дай нам Бог не свихнуться тут совсем.
– Ну давайте все же мыслить логически, Гарри. Вот плотное тело, мы прикасаемся к нему, хотя и не видим. Это настолько необычно, что внушает нам ужас. Но неужто нельзя подобрать какой-нибудь аналогичный пример? Возьмем, например, стекло. Оно и осязаемо, и прозрачно. И лишь некоторая грубость его состава не позволяет ему стать прозрачным настолько, чтобы вовсе исчезнуть. Заметим при этом, что теоретически возможно создать стекло такой чистоты, что ни один луч от него не отразится, по составу своему оно будет настолько однородным, что потоки света будут проходить сквозь него, как через толщу воздуха – преломляясь, но не отражаясь. Мы же не видим воздух, но при этом ощущаем.
– Убедительно, Хаммонд, но стекло и воздух – вещества неодушевленные. Стекло не дышит. Воздух не сопит. А у этого существа есть сердце – оно стучит, есть воля, которая им движет, есть легкие, через которые оно получает кислород.
– Все так, но вспомните о явлении, о котором в последнее время мы так много слышим, – серьезно заметил доктор. – На собраниях, именуемых спиритическими сеансами, людям, сидящим за столом, пожимали руки невидимые ладони – теплые, плотные, пульсирующие жизнью.
– Так вы думаете, что это существо…
– Я ничего не думаю, – ответил Хаммонд. – Но я надеюсь узнать о нем больше – с Божьей и вашей помощью, Гарри.
Мы курили ночь напролет, трубку за трубкой, внимательно наблюдая, как на постели мечется неземное существо, вплоть до того момента, пока оно не обессилело окончательно. Дыхание его стало тихим и ровным – тварь уснула.
На следующее утро дом был взбудоражен. Жильцы толпились у моих дверей, и мы с Хаммондом стали героями дня. Нам пришлось ответить на тысячу вопросов, касающихся нашего пленника, но ни один из любопытствующих не смог пересилить себя и перешагнуть порог моего жилища.
Существо проснулось. Опять заметались простыни: очевидно, оно судорожно пыталось сбежать. Ужасно было наблюдать за невидимыми рывками и неистовой борьбой за свободу, определяя эти действия лишь по окружающим предметам.
Мы с Хаммондом всю ночь ломали голову над тем, как узнать облик нашего загадочного пленника. Насколько можно было установить, ощупав его, основные очертания твари напоминали человеческие. У существа был рот, круглая гладкая голова без волос, нос, чуть-чуть выступающий над щеками, его руки и ноги были как у мальчика. Сперва мы хотели положить его на гладкую поверхность и очертить контуры мелом, как сапожники обводят ступню, снимая мерку, но, поразмыслив как следует, признали этот план бесполезным. Как можно было судить о строении существа по грубому контуру?