Переулки страха

Разумеется, едва обосновавшись в доме, мы стали ждать появления призраков. Всем не терпелось поскорее с ними свидеться. За ужином говорили только о сверхъестественных явлениях, а один постоялец, приобретший труд миссис Кроу «Темная сторона природы», стал неофициальным всеобщим врагом – ведь мог бы догадаться и купить на всех! Все то время, пока он читал свой том, жизнь его была в высшей степени незавидной. За ним установили самую настоящую слежку. Стоило ему на секунду отложить вожделенный том и покинуть комнату, книгу немедленно изымали и в тайных местах устраивали чтение вслух для избранных. Я внезапно для себя обнаружил, что стал чрезвычайно важной персоной, ибо был неплохо осведомлен о потусторонних делах и даже как-то написал рассказ, главным действующим лицом которого был призрак. Если стол в гостиной оказывался чуть сдвинутым или кусок панели отошел от стены, мы моментально настораживались и замирали, готовясь расслышать глухие стенания и отдаленное позвякивание ржавых цепей.

После целого месяца треволнений мы были вынуждены разочарованно признать: призраков не было, просто не было. Однажды, впрочем, наш темнокожий дворецкий заявил, что какие-то невидимые силы задули его свечу, когда он готовился ко сну, но, поскольку этот джентльмен время от времени оказывался в состоянии, при котором свечи в его глазах двоились, нетрудно было сделать умозаключение, что, пропустив пару лишних стаканчиков, сей почтенный господин мог вообще не увидеть никакой свечи там, где она должна была быть.

Примерно так и обстояли дела, когда случилось нечто необъяснимое и ужасное, да притом настолько, что у меня до сих пор мутится рассудок, стоит мне вспомнить об этом кошмаре. Это случилось десятого июля. После ужина мы с доктором Хаммондом, моим добрым приятелем, вышли в сад, чтобы выкурить по трубочке. Помимо симпатии, которую мы испытывали друг к другу, нас связывала еще и одна вредная привычка. Мы оба курили опиум и, зная об этой тайной слабости друг друга, относились к ней с уважением. Мы вместе наслаждались чудесным расширением сознания, острым усилением способностей восприятия, безграничным ощущением существования, когда ты непостижимым образом связан с любой точкой Вселенной, – короче, всеми этими дивными моментами, которые я бы не променял даже на королевскую власть, но я надеюсь, что ты, читатель, ни в коем случае не последуешь моему примеру и не станешь курить опиум.

Часы опиумного блаженства, которому мы втайне предавались на пару с доктором, были организованы с научной точностью. Мы не тратили райское снадобье впустую, пуская свое состояние на самотек, – во время курения мы беседовали, тщательно регулируя наш разговор и направляя потоки мысли по самым светлым и ясным каналам. Мы беседовали о Востоке, возбуждая в памяти волшебные панорамы его сияющих пейзажей. Обсуждали мы лишь тех поэтов, которые воспевали чувственность, молодость, упоение кипящей страстью и юной прелестью. Если речь заходила о «Буре» Шекспира, мы любовались Ариэлем и не обращали внимания на Калибана. Как зороастрийские огнепоклонники, мы обернули лица свои в сторону Востока и видели лишь Солнце.

Такой подход направлял все наши последующие видения в совершенно определенное русло и придавал им соответствующую окраску. Великолепие арабских сказок придавало соответствующий колорит нашим грезам. Мы шествовали по жалким газонам с величием королей Востока. Крик древесной квакши, цеплявшейся за ветку ободранной сливы, звучал для нас небесной музыкой. Дома, стены, улицы таяли, как ледяные облака, а за ними простирались невообразимо прекрасные перспективы. Что за дивное товарищество! Наш восторг был еще глубже оттого, что даже на пике экстаза каждый из нас знал о присутствии другого. И хотя каждый из нас погружался в наслаждение индивидуально, все же мы были сонастроены и уходили в свои путешествия, пребывая в поистине музыкальном единении.

Но в тот вечер, о котором идет речь, мы с доктором впали в необычное для нас метафизическое состояние. Мы набили наши капитанские трубки отличным турецким табаком, а в середине тлел маленький черный катышек опиума, который, как орех из сказки, хранил в себе чудеса, каких не ведают и короли; мы прогуливались взад и вперед, беседуя. Однако наши мысли приняли странный и неприятный оборот. В этот раз они упорно противились солнечным каналам, в которые обычно устремлялись без труда. По какой-то необъяснимой причине они постоянно уходили в темные и тоскливые слои сознания, где царило вечное уныние. Напрасно мы по старой привычке пытались говорить о берегах Востока, о шумных базарах, золотых дворцах и сладостных гаремах времен Харуна ар-Рашида. Черные джинны всплывали из глубин наших бесед, словно вылетев из медной лампы рыбака, и постепенно заслоняли нам весь лучезарный небосвод. Незаметно для себя мы поддались этой колдовской силе, уступили ей и, покоренные, предались мрачным размышлениям. И вот посреди разговора об извечной тяге человеческого разума к мистике и всяческим ужасам Хаммонд внезапно спросил: