Вопреки нашим твердым намерениям остаться трезвыми, прогулка мимо баров вызывает жажду. «Пиво за три марки мы уж можем себе позволить!» Кто произнес это первым? Выбор пал на «Бикини». Пыльные плюшевые портьеры… После двух номеров со стриптизом на эстраде стали показывать порнографические фильмы. Они так примитивны, что даже не вызывают смеха. Едва на стол поставили стаканы — из осторожности мы тут же расплатились, — как у стола появились четыре таксигерлс. Несмотря на наши протесты, они уселись между нами, и тут, как в настоящем мультфильме, диван сломался. Мы поднялись и решительно направились к выходу. Хозяин мог предъявить счет за диван. Этот трюк, наверняка, уже не раз себя оправдывал.
В боковой улочке мы заметили с виду бюргерски добропорядочный ресторан и решили съесть по тарелке супа. Тут мы оказались на задворках улицы Гроссе Фрейхейт: деревянные столы, грязь, запах прокисшего пива и отбросов… На голых скамьях спят жалкие, изможденные проститутки. Беременная проститутка, еле ворочая языком, просит водки. Настоящее дно!
Выбравшись оттуда, с удовольствием вдохнули свежий воздух, но как избавиться от противного привкуса во рту? Вблизи причала, на углу, есть еще простой кабачок. По стаканчику горькой? У стойки ребята с нашего судна спорят с западногерманскими коллегами.
— Мы зарабатываем больше! — твердят те.
— Зато у нас каждый в любое время может стать офицером. Бесплатно! — возражают наши.
Мы спросили наших моряков, где они провели вечер. Они с удивлением посмотрели на нас:
— Реепербан? Нет… Один раз в жизни и больше никогда! Мы были в кино.
Как это поется? «Реепербан — якорная стоянка матросов!» Песни лгут. Сегодня Санкт-Паули просто жульнический комбинат и в первую очередь комплекс увеселительных заведений для обывателей.
— Алло, «Унструт»! Алло, «Уиструт»! Говорит «Хиддензее»!
— «Унструт» слушает. Добрый вечер, «Хиддензее». Кто у вас капитан?
— Капитан — Христиансен, первым — Бурмейстер, вторым — Шульц.
Расспрашивают о знакомых, интересуются кто куда, откуда, передают приветы друзьям. И наконец, когда «Унструт» уже остался далеко за кормой:
— Привет Ростоку!
— Доброго пути, «Хиддензее»!
Мы проснулись утром, когда «Хиддензее» бросил якорь на Шельде у Антверпена. Десять больших кораблей «стоят в очереди»: шлюзовая камера вмещает одновременно не больше четырех десятитысячников. В полдень очередь дошла до нас. Мы с мачты наблюдаем за маневром. Шлюзовому мастеру нельзя отказать в политическом чутье: «Эренфельс» и «Изарштейн» из ФРГ он отводит на правую сторону, а «Геру» и «Хиддензее» нашего пароходства ставит на левую. Немцы в одном шлюзе! Пока вода медленно прибывает, матрос на «Эренфельсе» взял рупор:
— Вы в плавание или домой?
— В Западную Африку!
— О’кей, до вечера.
Глубокий смысл этого общегерманского диалога вот в чем: у возвращающихся запасы пива иссякли, а вот тех, кто идет в плавание, стоит навестить и поболтать за бутылкой ростокского Хафенброя. Западногерманские моряки очень любят этот сорт пива, к удовольствию наших матросов: «Эти лорды из ФРГ не привыкли к такому напитку. Пять бутылок — и они лежат в лежку!»
Антверпенский порт самый большой и современный в мире. Он занимает более десяти тысяч гектаров, набережные протянулись на семьдесят два километра. Четыреста пятьдесят причалов, шестнадцать сухих доков. А рядом со старым портом строится новый, благодаря которому длина набережных увеличится на шестьдесят процентов.
У судов ГДР есть в Антверпене постоянная стоянка у набережной Гессе-Нати, недалеко от шлюза. Не успел «Хиддензее» стать рядом с судами «Гера», «Варнов» и «Эльстер», как капитан Христиансен крикнул с мостика, чтобы мы сейчас же явились в его каюту. По лицу капитана было видно, что нас не ждет ничего хорошего.
Таможенники и полицейские проверяли судовые документы. Один из офицеров встал и вынул из ящика наши паспорта, явно стараясь всем своим видом выразить сочувствие:
— У вас нет мореходных книжек, а в паспортах не проставлена бельгийская виза. Вы не можете сойти с корабля, а паспорта ваши останутся под замком у капитана!
Офицер положил наши паспорта обратно в ящик, выпрямился — и вдруг выражение официального соболезнования исчезло с его лица. Уленшпигель в форме подал нам руку и с легкой усмешкой произнес:
— В Антверпене ни у судна, ни у ворот порта нет часовых.
Мы поняли. С напускной грустью мы попрощались — и побежали переодеваться, чтобы идти в город.
Петер Пауль Рубенс воспел в своих великолепных полотнах красоту человеческого тела. Его творения — извечное культурное достояние всего человечества.
Док Панчо — художник, украшающий своими рисунками тело человека. Его творения живут не больше, чем длится человеческая жизнь.