Пертская красавица

шаг от этого дома! – продолжал он. – Ты не должен от нас

уходить, никак не должен, сынок!

– Я не уйду. Но, с вашего разрешения, покараулю на

улице. Нападение может повториться.

– Когда так, – сказал Саймон, – тебе способнее будет

отогнать их, оставаясь в стенах дома. Такое ведение боя

наиболее подобает нам, горожанам, – отбиваться из-за ка-

менных стен. Этому мы хорошо научились, выполняя по-

17 Название местности близ Перта, именуемой в просторечии Экклезмагерди

(Ecclesia Macgirdi), еще уберегает от полного забвения память об этом древнегэльском

святом.

винность по несению стражи. К тому же в эту ночь было

довольно переполоха и шума, нам обеспечены мир и покой

до утра. Ступай же за мной.

С этими словами он потащил охотно сдавшегося Генри

в то самое помещение, где они ужинали и где старуха, ко-

торую, как и других, подняло на ноги ночное сражение,

быстро развела огонь.

– А теперь, мой доблестный сын, – сказал Гловер, – чего

бы ты хотел выпить за здоровье твоего отца?

Генри Смит дал усадить себя на дубовую скамью и

сидел, не отводя глаз от огня, бросавшего красные отсветы

на его мужественное лицо. Он вполголоса бормотал про

себя:

– … «Добрый Генри»… «отважный Генри»… Ах! Если

бы она сказала «милый Генри»!

– Это что за напитки? – рассмеялся старый Гловер. –

Таких в моем погребе нет. Но если херес, или рейнское, или

гасконское подойдут для этого случая, скажи только слово,

и запенятся чаши… Так-то!

– «Горячая признательность», – продолжал вполголоса

оружейник. – Такого она мне раньше никогда не говорила:

«горячая признательность»… Смысл этих слов не слишком

ли растяжим?

– Он окажется, друг, растяжим, как шкурка козленка, –

сказал Гловер, – если только ты положишься во всем на

меня. Ответь же, чего ты хочешь выпить за завтраком?

– Чего вам самим угодно, отец, – небрежно сказал

оружейник и снова принялся перебирать сказанные ему

Кэтрин слова. – Она упомянула о моем горячем сердце, но

упомянула и о моей безрассудной руке. Как же мне изба-

виться от своего пристрастия к драке? Конечно, проще

всего отрубить себе правую руку и пригвоздить к цер-

ковным дверям, чтобы Кэтрин больше никогда меня ею не

попрекала.

– Довольно и одной отрубленной руки за эту ночь, –

сказал его друг и поставил на стол кувшин вина. – Что ты

себя терзаешь, приятель? Она любила бы тебя вдвое горя-

чей, когда б не видела, как ты перед ней благоговеешь. Но

дело приняло теперь иной оборот. Не могу я жить под

вечной угрозой, что проклятые головорезы, прихвостни

придворной знати, разграбят мою лавку и разнесут мой

дом, потому что мою дочь, изволите ли видеть, прозвали

пертской красавицей! Нет, я ей покажу, что я ее отец и

требую того повиновения, на какое дают мне право закон и

священное писание. Я хочу видеть ее твоей женой, Генри,

мое золотое сердце! Твоею женой, мой храбрец, и не далее

как через несколько недель. Ну, ну! За твою веселую

свадьбу, славный мой Смит!

Отец осушил большую чашу и наполнил ее вновь для

своего названого сына, который медленно поднес ее ко рту,

но, даже не пригубив, вдруг поставил на стол и покачал

головой.

– Ну, ежели ты не принимаешь такую здравицу, не

знаю, кому же ее принять, – сказал Саймон. – Что тебя

смутило, неразумный мальчик? Тут счастливый случай,

можно сказать, отдает мою дочь в твою власть, потому что

весь город из конца в конец станет ее срамить, если она

откажет тебе. Тут я, ее отец, не только согласен ударить по

рукам и сладить ваш брак, но от души хочу видеть вас со-

единенными так крепко, как не сшила бы игла сафьян. И

когда все на твоей стороне – и судьба, и отец, и все вокруг,

– ты смотришь безумным, как влюбленный из баллады,

который скорее бросится в Тэй, чем начнет ухаживать за

девицей, между тем как посвататься к ней проще простого

– только улучи счастливую минуту!

– Да, отец, счастливую минуту! А я спрашиваю, воз-

можна ли она, та счастливая минута, когда Кэтрин глянет

на землю и ее обитателей и склонит слух к такому грубому,

невежественному, неотесанному человеку, как я? Не могу

вам объяснить, почему это так, отец: я высоко держу го-

лову, не уступая в том другим мужчинам, но перед свято-

стью вашей дочери падаю духом и не могу не думать, что

это было бы чуть ли не кощунством – как ограбление

храма, – если бы я вдруг снискал ее любовь. Все ее по-

мыслы направлены к небу – не на таких, как я, расточать

их!

– Как хочешь, Генри, – ответил Гловер. – Я тебя не

собираюсь окрутить, моя дочь – еще того меньше, а чест-

ное предложение – не повод для ссоры. Но если ты дума-

ешь, что я поддамся ее глупым бредням о монастыре, так

будь уверен, никогда я на такое дело не пойду! Церковь я

люблю и чту, – сказал он, перекрестившись. – Я сполна

выплачиваю ей что следует, без принуждения и в срок – и

десятину и всяческие взносы на милостыню, на вино, на

воск, выплачиваю исправно, говорю я, как каждый обыва-