Первая гражданская война в Риме

Однако взятие Рима было лишь частью задачи — консулам требовалось узаконить свои действия. Не вполне ясно, кого первыми собрали они на следующий день, сенат или народ. В пользу сената как будто бы говорит сообщение Плутарха (Sulla 10.1), в пользу народа - Аппиана (ВС. I. 59. 265). Однако Плутарх не уточняет, когда все это произошло, ограничившись ни к чему не обзывающим Σύλλας δέ τήν βουλήν συναγαγών, тогда как Аппиан пишет точнее, άμα δ’ ήμερα τόν δήμον ές έκκλησίαν συναγαγόντες, т. е., надо полагать, на следующее утро, что вполне логично[288]. Скорее всего, речь шла о сходке[289], которую было проще устроить технически. Обращение к народу раньше, чем к сенату, выглядело бы как неуважение к последнему, contio же являлась мероприятием куда менее обязывающим и к тому же давала возможность Сулле прозондировать настроения простых римлян, что было полезно перед заседанием сената. Консулы указали на вредное для государства, по их мнению, своеволие демагогов как на причину своих действий, а также предложили не вносить никаких законопроектов, если они не обсуждены в сенате (είσηγοΰντό τε μηδέν έτι άπροβούλευτον ές τόν δήμον έσφέρεσθαι). Кроме того, любой законопроект, прежде чем быть поставленным на голосование, обсуждался на contio, каковой, думается, это собрание и было, а предложение консулов носило, таким образом, предварительный характер. Демонстративно нарушать обычай в той ситуации было не в интересах Суллы и Помпея. О реакции сходки неизвестно, но даже простое молчание присутствовавших, очевидно, вполне их устраивало.

Куда более непростым оказалось заседание сената. С одной стороны, Марий и Сульпиций пренебрегли решением этого органа о назначении Суллы командующим в войне против Митридата, тем самым нарушив его традиционные (пусть и не закрепленные юридически) прерогативы; да и нового возвышения Мария сенаторы наверняка не хотели. С другой стороны, однако, консулы выказали полное презрение к сенату, убив или подвергнув оскорблениям одних его посланцев и обманув других, когда продолжили наступление вопреки обещанию, данному последнему сенатскому посольству. К тому же (и это главное), армия пересекла померий без санкции сената (не говоря уже о комициях) и устроила кровопролитие на улицах Города[290]. «Если консулы хотели провести полицейскую операцию, то ее без восторга восприняли те, кто, как можно было бы ожидать, более всех желали, чтобы водворился порядок»[291].

Но дело было не только в этом — Сулла предложил объявить hostes Мария, Сульпиция и 10 их сторонников[292]: Гая Мария-сына[293]

, Публия Цетега, Юния Брута, Гнея и Квинта Граниев[294], Публия Альбинована, Марка Летория, Квинта Рубрия и, возможно, брата полководца Марка Мария и его приемного сына Марка Мария Гратидиана[295]. «Всем им поставили в вину то, что они возбудили волнения, вели войну против консулов, объявили рабам свободу, чтобы побудить их к отложению» (Арр. ВС. I. 60. 271)[296]. Подобное решение было несомненной новацией[297], хотя и весьма сомнительного свойства. Но иначе Сулла не мог расправиться со своими недругами без суда — ведь издать senatus consultum ultimum после разгрома Мария, Сульпиция и их сторонников было затруднительно

[298]. Один из старейших сенаторов, Сцевола Авгур, на чьей внучке был женат сын Мария, выступил против предложения Суллы, напомнив собравшимся о выдающихся заслугах арпината перед Римом, но изменить ситуацию не смог. Катул, напротив, активно поддержал консула (Арр. ВС. I. 74. 341)[299]; в конечном счете, сенат одобрил инициативу Суллы. Марий, Сульпиций и 10 их соратников не приговаривались к смерти, но всякий мог безнаказанно убить их и получить за это награду[300], а имущество опальных подлежало конфискации[301]. Вскоре комиции придали этому решению форму закона[302].

Уже Веллей Патеркул (II. 19. 1) назвал это предвестием проскрипций (omen imminentis proscriptionis

). Значительное сходство здесь, действительно, налицо[303]. Но было и два существенных различия: в масштабах (всего 12 человек)[304], и в исполнении. Если в 82—81 гг. репрессии коснулись не только тех, кто попал в проскрипции, то в 88 г. дело ограничилось убийством Сульпиция, тогда как остальным его товарищам, даже Марию, которого преследовали очень энергично (см. 128-13), удалось скрыться[305], хотя за ними и были направлены сыщики (ζητηταί)[306]. Однако это не делало вполне легитимным решение сената (а затем и комиций), принятое под нажимом Суллы, — опальные лишались возможности защититься перед судом (Seager 1994, 171). И уже совершенно противоречило всем нормам права подобное обращение с плебейским трибуном. Сульпиций скрылся в имении под Лаврентом, однако был выдан рабом и убит. Его голову выставили на рострах — первый случай такого рода, позднее ставший обычной практикой[307].