Первая гражданская война в Риме

Однако остальные аргументы К. Г. Рийкоека и Ф. Гарсиа Мора звучат достаточно убедительно, и весьма вероятно, что Сципион знал о предстоящем захвате Суэссы. Но вот предположение о том, будто он сам собирался агитировать воинов будущего диктатора в пользу «законной» власти, представляется неверным: в описании событий под Теаном у Аппиана явно чувствуется влияние мемуаров Суллы (Spann 1987, 37) или какого-либо просулланского источника. Сомнительно, что они обошли бы вниманием бесполезную попытку распропагандировать воинов Суллы — хотя бы с целью высмеять ее. Более логичной представляется следующая ситуация: в условиях поражения Норбана солдаты второй консульской армии предпочли оказать давление на командующего и заставить его тем самым пойти на переговоры. Серторий протестовал, но в случае прекращения переговоров оставалось лишь отступать. Это могло привести к развалу деморализованной армии. Сципион тянул время, явно рассчитывая на подход Норбана, который сохранил часть войска, но безуспешно. К тому же от марианцев отпала стратегически важная Суэсса. Теперь уже консул встревожился не на шутку и отправил Сертория в Капую, велев по дороге захватить Суэссу. Легат выполнил приказ, но это не спасло положения. Возможно, именно давление воинов (или, скорее, центурионов, которых было меньше, а потому они проще поддавались воздействию, не говоря уже о том, что именно они держали в руках армию), которых подговорили сулланские агитаторы, заставило Сципиона выдать заложников вражескому полководцу. То, что выдачи никто не просил (των ομήρων ούκ άπαιτουμένων άποπέμψει), касается лишь отсутствия формального требования со стороны Суллы, который прекрасно обошелся и без этого и лишний раз поставил консула в глупое положение. Поскольку давление на Сципиона с целью возвращения заложников оказывалось наверняка негласно[864]

, другие об этом не знали и возмутились. Сципион окончательно лишился авторитета, и армия перешла на сторону Суллы. Фраза Ливия (per. 85), что тот собирался штурмовать лагерь, — либо риторическое преувеличение, либо неверное истолкование движения войск Суллы к лагерю Сципиона - не для приступа, конечно, а для братания.

Каковы же бы ли цели будущего диктатора, когда он вступал в переговоры с консулом? Мирные предложения Сулла делал и Норбану, но тот, как уже говорилось, отверг их. Означало ли это искреннее стремление Суллы к миру, как считают некоторые ученые[865]

? Весьма сомнительно, если вспомнить, насколько жестко вел он себя во время переговоров с сенатом в 85—84 гг. Речь шла, вероятнее всего, о его стремлении изобразить из себя миротворца, но главное — любое соглашение, как верно заметил Р. Сигер, превращало Суллу в повелителя Рима[866]

. При любом исходе переговоров он, таким образом, ничего не терял. В случае успеха он обретал власть, а в случае провала получал возможность переложить ответственность за последующее кровопролитие на врагов, что в итоге и сделал: после победы Сулла объявил, что расправится с теми, «кто помогал его врагам с того дня, когда консул Сципион не выполнил заключенного с ним соглашения» (Арр. ВС. I. 95. 441). Между тем нет никакой уверенности, что такое соглашение действительно состоялось, а не было пропагандистской выдумкой Суллы[867]

.

Но собирался ли Сулла с самого начала переманивать на свою сторону армию консула, как то следует из Плутарха и Аппиана (Plut. Sulla 28. 2-5; Арр. ВС. I. 85. 383)[868]? Думается, это некоторое преувеличение. Судя по всему, будущий диктатор рассматривал такое развитие событий лишь как один из вариантов — перед ним был все-таки консул римского народа, сам располагавший более крупным войском. Но то, что Сулла не побоялся сблизиться с превосходящими силами врага, говорит о его уверенности в не слишком воинственном настрое неприятелей или в их невысоких боевых качествах (которые позволили бы Сулле выйти сухим из воды в случае боя или вообще вовремя отступить). Но своих агитаторов он заслал, по-видимому, сразу, и это себя оправдало, благо его агенты уже имели опыт работы с солдатами Фимбрии (см. ниже, с. 313-314). Но то, что Сулла тянул время, могло быть связано не только и, возможно, даже не столько с желанием подольше подвергать вражескую армию интенсивному «промыванию мозгов», сколько со стремлением подтянуть резервы — это стало бы лишним козырем в агитационной работе в неприятельском лагере. Но, в любом случае, Цицерон имел основания для свой саркастической оценки поведения Суллы: pacem cum Scipione Sulla sive faciebat sive simulant (Phil. XIII. 2).