Первый шедевр

– Твоя мать покончила с собой, зная, что ты совсем скоро вернешься из школы. Она хотела, чтобы ты был первым. Первым, кто увидит ее бездыханный труп.

– Нет! Это не так! ЭТО НЕ ТАК!

Щелк! Картина рухнула куда-то назад, в глубину коридора, отдалившись от Грега. Сам же коридор вытянулся и сузился. За спиной послышался звук перематываемой вручную пленки в металлическом корпусе фотоаппарата. Исходящее от картины тепло тут же сменилось пронизывающим холодом, а стены почти касались плеч.

– Нет, Грегори. Это так, – спокойно продолжал глубокий мужской голос без каких-либо намеков на интонацию. – Ты брошен матерью. Отвергнут собственным отцом. Отвечай!

Щелк.

– Я не плохой человек! – в отчаяньи выкрикнул Грег, и стены сильнее сдавили его плечи. – Мне было одиннадцать лет!

Стены сдавили еще сильнее, тогда Грег, развернувшись боком, побежал к единственному источнику света в абсолютно темном коридоре. Поближе к свету, поближе к теплу. Щелк. Щелк. Щелк. Когда он уже видел бликующие внутренним светом капельки крови на холсте, коридор поменял горизонтальную плоскость на вертикальную.

Грегори полетел вниз, обдуваемый потоком ледяного ветра. Картина стремительно увеличивалась в размерах, с ней увеличивались и кровавые брызги, превращались в огромных бордовых пиявок, облепивших загрунтованное полотно. Перед самым падением Грег закрыл лицо руками.

Хлюп! Приземление вышло необычайно мягким, будто он упал в болото. Так и было, но вместо болотной жижи он лежал в огромной мясистой луже раздавленных пиявок, полностью покрытый кровью. Грег вскочил в ужасе, отряхивая пальцы, к которым прилипли кусочки кожи мерзких существ, шаг вперед, и вот еще одна пиявка с хлюпаньем лопается под подошвой его дорогих оскфордов. Хлюп! Хлюп! Они лопаются так же, как толстые жирные прыщи, – брызгая содержимым на несколько дюймов.

– Должно быть, вам понадобилось очень много крови

.

Вкрадчивый тихий голос, пронизывающий до самых костей. Щелк. Ноги Грега сделались ватными, волосы на загривке встали дыбом. Он медленно повернулся, чавкая пиявками под ногами. Высокий мужчина с зализанными волосами и лицом-маской стоял с фотоаппаратом наготове.

Щелк.

Его лицо будто вылеплено из воска. Глаз не видно под темными стеклами очков-авиаторов. Грегори пытается сказать хоть слово, но они бухнут в горле и взрываются, как пиявки под ногами. Изо рта доносится лишь мерзкое бульканье горячей массы, стекающей с нижней губы вспенившейся черной слизью.

Щелк.

Грегори пытается закрыть лицо руками, но какой в этом смысл? Высокий мужик, воняющий мокрыми тряпками, просто ждет. Сколько времени прошло? Кажется, час? Грег опускает руки.

Щелк. Щелк. Щелк.

Беспомощность. Грегори ничего не может с ним сделать. У этих жирных пульсирующих кровью пиявок и то больше решимости и сил. Он развернулся и побежал. Хлюп. Хлюп. Мерзкие красные прыщи лопались с отвратным чавканьем, которые едва ли заглушал щелчки фотоаппарата. Нога наступает на очередной кусок живой плоти, слишком большой, а его содержимое слишком скользко. Нога едет вперед, и он плюхается спиной. Захлебываясь гнилостной мертвой слизью.

Грег переворачивается, упираясь руками в липкий горячий холст, перед ним сжавшись в клубок лежит толстый мужик с головой-картошкой. Он дышит слишком часто, его глаза закатились, а из огромной ссадины толчками выходит кровь. Грегори пытается подавить рвотный позыв, когда из раны на голове мужика вылезает огромная пиявка. Она настолько напилась, что ее кожа буквально прозрачная, а под ней копошатся десятки таких же жирных существ.

– Все еще думаешь, что ты хороший человек? – фотограф стоит прямо перед ними, он говорит, но его рот не двигается, голос идет со всего пространства, резонирует в каждой пиявке.

– Я ничего не делал, – изо рта Грега вырываются слова с черной маслянистой жижей.

Щелк.

Грегори вздрогнул и наконец-то разлепил глаза. Он был весь в холодном поту – хоть выжимай – тонкое одеяло сбилось в кучу в ногах и подмялось под Оливию. По ощущениям было слишком раннее утро, за окном хлестал дождь, ветер периодически ударял об оконное стекло голую ветку раскидистого боярышника, достававшего до верхних этажей.

– Муж, ты чего проснулся? – Оливия сонными глазами смотрела на него, лежа на боку.

На ее округлившийся оголенный живот упала окровавленная рука Тима: мертвец позади нее приподнялся на локте и оскалился мерзкой улыбочкой.

– Да, муженек, чего это тебе не спится в столь ранний час? – заворковал он.

– Кошмар, – вздрогнул Грег. – Мне приснился жуткий кошмар.

– Бедняга, – Лив положила руку ему на грудь. – Ты весь мокрый… и дрожишь… Что тебе такое снилось?