Песчаный колокол

После «Старой вазы» с её запахами кофе и костра в камине; с её широкими, во всю стены, полками, забитыми разнообразной посудой, игрушками, копилками и прочей симпатичной мелочёвкой; с отдельным пространством под мастер-классы и этой чёртовой «лабораторией искусств» родная мастерская выглядела как гараж, в котором занимаются подпольным производством одежды.

Герман был подавлен своей экскурсией, а ещё ненавидел себя за то, что поддался отчаянию. Он снова начал тратить деньги с кредитной карты, хотя обещал себе несколько лет назад, что это не повторится. И ведь всё это настроение образовалось из-за какой-то дурацкой встречи, которая даже не состоялась.

Он не стал щёлкать выключателем и, стоя в полумраке, наблюдал за тем, как за окном мелькают фары проезжающих мимо машин. Их свет отражался от его металлической «копии», стоявшей у окна. Безголовая, она смотрела в его сторону и просила не поддаваться унынию. Он не должен опускать руки, ведь именно ими будет сотворена самая важная и самая невероятная вещь в его жизни.

Да! Он не будет сдаваться. Сначала реанимирует магазин, сделает цены на все товары ниже себестоимости, пусть это будет минусом в бюджете, но так он сможет привлечь клиентов. Им в руки он будет совать скидочные купоны на мастер-классы, которые снова закажет завтра утром. Да, это не принесёт ему удовольствия, но это, в конце концов, работа, она не всегда бывает в радость. Пора браться за ум. Иначе он потеряет свою мастерскую, а без неё не получится сотворить новое тело, да и смысла в нём никакого тоже не будет, если Герман останется ни с чем. Он облокотился на прилавок и перевалился через него, чтобы достать свою рабочую тетрадь и занести в неё всё, что только что родилось в его голове. Как только его пальцы разгладили середину между двумя девственными листами в клеточку, за прилавком возникла тень. Герман взвизгнул как щенок, которому наступили на хвост, и отпрыгнул назад, больно взрезавшись поясницей в ручку входной двери. Он не заметил, как Осирис вошёл. А может, он и не входил вовсе, а появился из воздуха – это было неважно. Важно было другое – то, что сегодня глаза Смерти впервые транслировали эмоции, в них, несмотря на царивший в помещении полумрак, Герман увидел холодный огонёк страха, который пылал как олимпийский факел.

Герман щёлкнул выключателем, и лампы тут же залили своим жёлтым светом всё вокруг, обнажив непривычно потрёпанный вид Осириса.

И без того тёмный костюм сегодня напоминал смолу. Виной тому была влага, которая пропитала его до последней нитки. От веса воды и глины в карманах, которая выпирала через края и сыпалась на пол, плечи мужчины были опущены, словно костюм висел на крючке. Наполовину седые волосы на голове мужчины свалялись и были небрежно разбросаны по всему черепу. Колени сияли свежей грязью, как и ботинки, как и морщинистые руки, что сжимали странного вида свёрток.

Челюсть Осириса слегка подёргивалась, словно он что-то жевал или говорил про себя, но вслух произнести не решался. От него за километр несло несвойственными ему сомнениями, и Герману пришлось заговорить первому.

– Что-то случилось?

Эти слова послужили педалью газа, и машина общения, наконец, сдвинулась с места.

– Мне нужно, чтобы Вы сделали фигуру, – несмотря на внешний вид, слова Осириса прозвучали с наработанной тысячелетиями сухой интонацией.

– Хорошо, – дёрнул плечами Герман, удивляясь этой странной таинственности.

– Кто там у Вас? – он уже привык видеть трупы, которые Смерть приносит ему по два-три раза на неделе, потому не боялся увидеть что-то неприятное.

Осирис медлил. Подобная таинственность была ему не свойственна.

– Да что же это? – не выдержал Герман и, преодолев расстояние до гостя в один шаг, развернул конверт.

– Что за?! – отдёрнул руку скульптор и отшатнулся на то место, где был пару секунд назад.

– Это же ребёнок! – он указывал на конверт и смотрел на Осириса так, словно тот без него не понимал очевидного.

– Да, – всё, что смог выдавить из себя Осирис.

– Я-я-я не могу, чёрт, да как же так? Теперь мы будем воскрешать людей? Я думал: кошечки-собачки, ну, может, какие-нибудь муравьеды или шимпанзе, но не люди. Разве можно их, то есть нас, воскрешать? – Герман тараторил как заведённый, он чувствовал, что здесь явно кроется какая-то нездоровая, совершенно противоестественная ерунда.

– Вы вправе отказать, – еле слышно произнёс Осирис. В его голосе слышалась незнакомая нота, кажется, это было отчаянье.

– Что? – Герману показалось, что он ослышался или это Смерть так над ним подшучивает, но тогда это очень странная шутка.

– Я не пони…

– Вы. Имеете. Право. Отказать, – повторил медленно Осирис, – это не будет считаться нарушением нашего контракта.

– Хотите сказать, что воскрешение этого малыша – ваша личная просьба?!

Осирис медленно кивнул.

– Но зачем?!

– Так надо. Он не заслужил этого и должен жить.