Песчаный колокол

– Это ведь имеет право делать только Он, разве нет? – не поворачивая головы в сторону Осириса, рассуждал Герман, желая найти оправдание своим действиям.

– Возможно.

– А что если я сейчас совершаю самый сильный грех в своей жизни?

– Вы не задумывались над этим, когда лепили собственное тело, а сейчас вдруг решили?

– Это другое…

– Поздно бояться переступить черту старта, когда ты уже зашёл на второй круг.

Больше они не разговаривали.

Герман закончил разминать глину и осторожно развернул свёрток, боясь коснуться бледного тельца. Он положил его так, чтобы можно было как можно точнее просмотреть все детали. Направив на него самую яркую лампу, Герман прищурился, отчего его лицо стало выглядеть на десяток лет старше, и начал задавать пропорции будущей фигуры.

Ручки малыша были прижаты к телу. Осирис убедил скульптора, что, если он сделает так же, те не прирастут, когда ребёнок оживёт, и это немного облегчило задачу.

Самым сложным было лепить маленькие скрюченные пальчики на руках и ногах, но эти детали было необходимо делать как можно точнее. Глаза, нос, губы, каждая складочка на теле – всё выводилось с филигранной точностью и заняло немало времени.

Герман несколько раз просил Осириса поставить чайник, но тот, видимо, в силу своего особого статуса молча оставался стоять на месте. Тогда операция прерывалась, и, бросая надменные взгляды на своего гостя, Герман шёл готовить кофе, так как время давно перевалило за третий час ночи и его глаза смыкались от усталости.

В стёкла окон нещадно лупил дождь. Герман представлял себе миллиарды душ, что стремятся стать частью этого маленького человечка на его столе, но тот дождь был самым обычным и мог стать лишь частью луж возле мастерской, внутри которой происходило самое настоящее чудо.

Сутки тянулись целую вечность и в то же время летели. Никто не заметил, как взошло солнце, – оно поднялось где-то далеко за городом и утонуло в гранитных тучах.

Герман был полностью опустошён, когда у него оставалось всего 10 минут до назначенного часа, а он ещё не закончил рисунок левого уха.

– Оставьте, – подошёл к нему Осирис.

– Что? Но я не закончил: раковина неровная и не хватает хрящей – это будет уродство.

– Никто не идеален. У нас нет времени.

– Но мне нужно всего несколько минут, – протестовал скульптор.

– Всё и так сойдёт. Вы справились, наш договор в силе.

– Но!.. – Герман не успел договорить, так как Осирис всё сделал очень быстро.

Через несколько секунд всё помещение содрогнулось от звонкого детского плача, который впервые слышали эти стены. Сердце Германа пылало огнём, он плакал от счастья, не в силах остановиться. Ребёнок был жив и прекрасен. Это было настоящим чудом.

Осирис исчез с новорождённым на руках и не появлялся до тех пор, пока Герман не призвал его, отоспавшись после тяжёлой ночи.

– Как он?

– Жить будет.

– Куда вы его отдали?

– Туда, откуда за последние пятьдесят лет не вышло ни одного преступника или заядлого негодяя. У него нет судьбы или цели. Это чистый лист, который будет жить так, как сам захочет, и я надеюсь, что в том приюте ему помогут определить хорошую тропу.

Осирис был сегодня излишне многословен, видимо, теперь у них с Германом было что-то общее, о чём они могли иногда пообщаться.

– Вы не боитесь, что, несмотря на приютское воспитание, он станет настоящим злом? Каким-нибудь новым Гитлером? Дети в таких местах жестокие, душевные раны могут вскрыться много лет спустя, – Герман сам не понимал, зачем ему эти разговоры. Наверное, так он искал расположения в глазах Смерти.

– Я всегда могу его остановить, у меня есть полное право вмешиваться.

– А если вмешается кто-то ещё?

Осирис промолчал, но Герману этого было вполне достаточно.

– Вы обещали помочь мне собрать глину, – решил, наконец, скульптор перейти к обсуждению их нового договора.

– Обещание будет исполнено, вы уже готовы?

– Думаю да, но…

Он не успел договорить, так как стены мастерской уже исчезли, точно краски с холста, что попал под дождь. А дождь действительно лил. Он лил всё так же нещадно и бесконечно, посылая души к земле, словно смерти не было конца, но это означало лишь то, что жизнь не останавливается и каждую секунду в мире раздаётся стук тысячи новых сердец.

– …Где ваш пиджак? – закончил свой вопрос Герман, когда уже было поздно.

Осирис медленно опустил на землю одно колено, затем – второе. Крупные бесцветные капли обрушивались на его череп, придавливая волосяное поле и обнажая кожный покров.