Песнь одиноких китов на частоте 52 Гц

Когда мы учились в школе, я немножко рассказывала Михару о том, что делается у меня дома. Ну, как рассказывала – обмолвилась, что родители любят только брата, а я их не интересую. Михару тогда смеялась – мол, во втором браке всегда так. У родителей Михару тоже был второй брак. Может быть, поэтому мне было с ней комфортно. Родители платили лишь за нашу учебу, а на все остальное мы должны были зарабатывать сами, так что мы изо всех сил искали подработку получше и вкалывали, будто состязались между собой.

Я оглядела Михару. Ухоженные длинные волосы, хорошо увлажненные губы. Ногти, как желейные конфетки, ярко блестели. Мы ведь росли в одних условиях, когда же между нами возникла такая разница? Да нет, наверное, у нас с самого начала все было по-разному. Я крепко сжала в кулак руки, чтобы спрятать свои пальцы с коротко остриженными для ухода за отчимом ногтями.

– А что ты еще делала, кроме ухода за ним? – спросила меня Михару, и я очнулась.

– А? В смысле – еще? А, ты про работу по дому? Ну, стирала за всеми, еду готовила на всю семью. Я же отвечаю за дом. Иногда засыпала днем – правда, если меня застукивали, то ругали. Хе-хе. Просто, понимаешь, ночью же приходится много раз вставать, так что толком не поспишь. То перевернуть отчима надо, чтобы пролежней не было, то… ну, скажем, подгузник поменять…

Пока я рассказывала, вспоминая, что и как, Михару не сводила с меня глаз. Я с удивлением посмотрела на ее напряженное лицо, а она спросила:

– Ты сама-то понимаешь?

– Что понимаю?

– Я все сообразить не могла – ты странно разговариваешь. Ты же раньше такая язвительная была, слова просто слетали с языка, а сейчас еле-еле языком ворочаешь! Тебя как будто подменили. Да что с тобой случилось? – возмутилась Михару. Я видела ее гневное лицо откуда-то издалека. Наверное, та Кико, которую знала Михару, тоже ушла куда-то далеко.

– Сколько же ты работала, – раздался растерянный голос. Это был Ан, все это время молча слушавший наш разговор. – Я слышал, что уход за больным – это большой труд. А в одиночку заботиться о тяжело больном человеке – думаю, нам это и представить сложно, Макиока.

Ан повернулся ко мне и улыбнулся.

– Ты, Кинако, старалась изо всех сил. Но ведь тебе, наверное, было нелегко выполнять всю работу одной, без всякой замены.

Когда Ан улыбался, его глаза сужались так, что почти превращались в ниточки. Я со странным чувством любовалась его глазами, похожими на узенький трехдневный месяц, плывущий по ночному небу. Я видела его в первый раз – почему же он говорил мне именно то, что я хочу услышать, будто знает меня давным-давно?

– Ты большая молодец, что так выкладывалась. Но, мне кажется, ты уже на грани.

– Но я должна этим заниматься! Я ведь ему обязана – он обеспечил мою учебу в старших классах, хотя я ему не родная дочь, а ребенок матери от первого брака.

«Поэтому я должна».

Когда я произнесла слова, которые много раз говорила мне мать, которые я сама говорила себе, Ан спросил:

– Ты собираешься умереть из благодарности?

Слово «смерть» застало меня врасплох, и я умолкла, а Ан уточнил:

– Кинако, ты ведь только что собиралась умереть, верно? А значит, ты уже перешла эту грань. То, что загоняет тебя до смерти, сложно назвать благодарностью. Это уже «проклятье».

Он говорил медленно, словно обращался к ребенку. Я и подумать не могла, что он распознал мои мысли о смерти. Я могла лишь молча смотреть на него.

– Если это благодеяние стало проклятьем, дальше оно будет только пожирать тебя. Давай придумаем, как из этого выбраться.

– Выбраться? – пробормотала я.

– Точно! – выкрикнула Михару и обхватила меня за плечи. – Кико, ты же сама говорила: с окончанием школы начнется новая жизнь! А ты до сих пор не смогла шагнуть в эту жизнь!

Эти слова казались мне каким-то давним воспоминанием. Действительно, было время, когда я питала такие надежды и верила, что, выбравшись из семейного круга, о котором когда-то так мечтала, получу взамен что-то лучшее. Наверное, я просто застряла в том дне, так и не дождавшись выпускного.

– Кинако, вперед, к новой жизни! – воззвал меня Ан.

Я чувствовала какой-то шум в ушах… Интересно, что же это? Точно, это же мое сердце! Смогу ли я двинуться вперед? Тогда я долго вглядывалась в улыбающиеся лица Михару и Ана.

В тот день мы решили, что я переночую у Михару, поскольку она жила одна. И, забравшись под одеяло в постели, которую она для меня приготовила, я тут же погрузилась в глубокий сон, словно потеряла сознание. Михару потом сказала, что я совершенно не двигалась – она даже испугалась, не случилось ли чего. Когда я очнулась от глубокого сна, который впервые за долгое время никто не нарушал, солнце стояло уже очень высоко.

– Ой, прости!

Я выскочила из постели, но Михару, готовившая завтрак, только рассмеялась:

– Могла бы и еще поспать.

– Но тебе же надо на работу!

– Сегодня воскресенье, обычный выходной. Я же говорила тебе – у нас вчера и сегодня два выходных подряд, поэтому мы вчера выбрались погулять. Хотя ты, кажется, ничего не помнишь. Аппетит уже проснулся? Завтрак готов!