Песнь призрачного леса

Тот самый дух, который привел меня к норе гремучей змеи, топил в озере и наслал на сестренку осиный рой, – вот кто смотрит на меня сейчас. Это он играл на папиной скрипке. Это он играл на мне.

Если не прогнать его, он заберет у меня все.

Глава 15

Не достаю больше скрипку до конца выходных. Очень хочу – пальцы прямо просятся к струнам, – но воздерживаюсь, оставляю на месте, гоню от себя назойливую тягу. Гоню искушение использовать волшебный инструмент, чтоб доказать невиновность Джесса. На звонки тети Ины вообще не отвечаю и в субботу утром оставляю продукты у ее порога, даже не постучав в дверь. Про страшную находку и про пчел не рассказываю никому. О призраке Джима и Джессе в камере стараюсь не думать. Папа сказал «не готова» – значит, не готова.

Однако к вечеру воскресенья сила сопротивляться заканчивается. На ум не идет буквально ничего, кроме футляра на зеленой бархатной подкладке, спрятанного под кроватью. Желание играть на этой скрипке из разряда вожделения, даже сильного, переходит в разряд физической потребности. Умру, если не извлеку звук. Отдаю себе отчет в опасности, понимаю, что лучше бы мне закопать находку обратно туда, «где ей самое место», но ничего не могу поделать: должна услышать, как она поет. Адская жажда кипит во мне, она сильнее стремления поцеловать Сару, мощнее тяги прижаться всем телом к Седару.

Меряю шагами нашу крохотную спальню – туда-сюда, туда-сюда, каждый шаг будто бы сотрясает мозг. Что имел в виду папа под своим «не готова»? Что у меня не хватит сил? Я слишком слаба, не справлюсь с таким могущественным инструментом? Или – с последствиями игры на нем?

Ответы на эти вопросы заключены под крышкой футляра, и извлечь их оттуда можно, лишь заставив волшебные струны заговорить. Но дело не только в ответах – просто некая важная часть меня, дремавшая долгие годы, пробудилась и жаждет музыки отцовской скрипки.

Но если папа хочет спасти меня от злой участи, если все это – козни темного духа, значит, необходимо противостоять им, верно? Нельзя подвергать страшной опасности близких ради своего эгоистического влечения, своего порыва? Надо подумать о Хани!

Выскакиваю из комнаты – только бы не натворить непоправимых глупостей! Только бы не поддаться черному призраку, который алчет утащить меня к себе на дно. Не успеваю добежать до середины коридора, как вдруг – стук во входную дверь. Странно. Я не слышала звука подъезжавшей машины.

Дома, кроме нас с Хани, никого нет. Мама не велит открывать незнакомым, когда она на работе. Но, выглянув в окно прихожей, вижу перед трейлером грузовичок Фрэнка. Меня сразу захлестывает шквал противоречивых эмоций: тут и злость, и тревога, и досада, и раздражение, но и – под спудом всего перечисленного – застарелое чувство дружбы к этому человеку. Честный, надежный, открытый, прекрасно знакомый Фрэнк. В общем, набираю побольше воздуха в легкие и отворяю.

Высокий дядька – чтобы встретиться с ним взглядом, приходится по-журавлиному вытягивать шею. Улыбается, хоть и угрюмо. Я, отступив, пропускаю его внутрь. Хани, отбросив детскую раскраску, вскакивает на ножки и с визгом:

– Дядя Фрэнк! – прижимается к здоровенным ногам.

Он наклоняется и поднимает ее к груди.

Малышка крепко обвивает ручками мускулистую шею.

– Привет, голубушка, – мурлычет Фрэнк ей в макушку.

Комок тревоги где-то внутри живота у меня потихоньку растворяется.

– Мама дома?

– На работе. Ей приходится теперь брать дополнительные смены из-за… – Не знаю, как окончить фразу без упоминания о Джиме.

Фрэнк кивает и на секунду крепко зажмуривается. Потом аккуратно ставит Хани на пол и садится за кухонный стол. Племянница, как собачка, спешит за ним и проворно забирается на колени. Видно, тоскует по своему папе сильнее, чем мне казалось.

– Я заехал извиниться. – Гость трет лицо большой ладонью. В свете лампы поблескивает обручальное кольцо. Он опускает на него глаза и вздыхает. – Нельзя было так себя вести… тогда, на похоронах. Во мне клокотала обида, и я искал, на кого ее излить. – Фрэнк смотрит на меня в упор. – В общем, прошу прощения. Передашь маме?

– Передам, – говорю, забираясь на соседний высокий стул.

– Как вы тут?

Пожимаю плечами.

– Хани все еще растеряна немного. Не понимает, что произошло. Грустит. И маме приходится нелегко. Но мы справляемся.

– Если что-то от меня понадобится – абсолютно все, что угодно, – сразу же звоните, ладно? – Он опять приобнимает Хани, та утыкается ему в живот.

– Ладно. – Чувствую, как мое ожесточение к нему проходит. – Спасибо.

Может, Фрэнк и правда сожалеет о сказанном в запале маме? А может, – даже и о том, как поспешил обвинить Джесса в гибели Джима?

– Очень бы не хотелось, чтобы от моего поведения на прощании с братом осталось впечатление, будто я от вас отказался и вы мне не родня. – Он тщательно подбирает слова.

Теперь моя очередь задать вопрос:

– Значит, ты больше не считаешь Джесса…

Фрэнк решительно качает головой.

– Считаю. Я знаю, это он. Но твоя мама не заслужила от меня такого. Тем более на похоронах. На ней нет никакой вины.