Песнь призрачного леса

– Но почему ты так уверен, что «это он»? – ощетиниваюсь я.

Однако Фрэнк моего пыла даже не замечает. Просто рассеянно водит пальцами по Ханиным волосам.

– Между ними была заложена бомба замедленного действия. С самого начала. Взрыв не мог не грянуть. Я ждал этого на работе каждый день, Шейди.

Стискиваю зубы.

– А я не верю, что мой брат способен на такое.

– Я так же думал о Джиме в свое время. Что он на плохое не способен, – тихо отвечает Фрэнк. – Думал о нем лучше. Пока мой брат не начал пить и куролесить. И показывать свое истинное лицо так часто, что мне пришлось смириться. Осознать, с кем имею дело.

– Джим не делал ничего особенно ужасного. – Не знаю почему, но ощущаю какой-то зуд за него заступиться. Именно сейчас.

Фрэнк отвечает грустной улыбкой.

– Ты многого не знаешь, Шейди. Ты слишком юная, невинная и светлая душа, чтоб чуять и половину гадости, таящейся в сердцах у мужчин.

– Джима, конечно, я знала хуже, чем ты, но вот Джесса лучше. Он невиновен. И рано или поздно это откроется. Правда выйдет на свет.

Новый вздох.

– Везет некоторым с сестрами. Но скоро ты сама увидишь…

В животе словно сжимается пружина.

– Как?! Появились какие-то новости? Что-нибудь еще случилось? Ты что-то узнал? – Я подаюсь вперед на стуле и до боли стискиваю кулаки.

– Тебе о таком слушать ни к чему.

– Не суди, а просто рассказывай!

Фрэнк ссаживает Хани с колен.

– Ну-ка, малыш, пойди, нарисуй мне что-нибудь хорошенькое на память. – И когда она отходит достаточно далеко, чтобы не слышать нас, Фрэнк склоняется ко мне. Гнев и горечь никуда не делись из его глаз, они пылают ярко и яростно, но теперь к ним добавляется нечто новое – сожаление и… душевное сопереживание, наверное. – В тот день там работал человек из энергетической компании. Ремонтировал провода. Он подъезжал к площадке как раз в тот момент, когда Джесс выбежал из недостроенного дома. А потом в этом доме нашли Джима. Сегодня утром этот мужик сам явился в полицию.

– Ну и? – дерзко спрашиваю, хотя пружина в животе сжалась так туго, что трудно дышать.

– Ну и он видел у Джесса на руках кровь. То есть тогда электрик решил: это краска, но теперь, поразмыслив и вспомнив хорошенько, уверен, что кровь.

Я вскакиваю на ноги и с треском отодвигаю стул.

– Нет! Этот человек ошибается. Или лжет. Джесс бы никогда… – К горлу подступают рыдания.

– Извини, детка. – Фрэнк тоже встает и кладет руку мне на плечо. Я резко стряхиваю ее.

– Уходи. Уходи, пожалуйста. – Вперяю взгляд в дверь. – Мне надо готовить Хани ужин. Ей скоро спать ложиться.

Фрэнк в который раз вздыхает и собирается восвояси.

– Я всегда старался поддерживать Джима, ты сама знаешь. Старался поступать с ним по справедливости. С ним это было почти невозможно, но я правда прикладывал все усилия. Есть такие люди – сами лезут в петлю. И не успокоятся, пока не залезут.

– Да. Это точно, – говорю. – Пока. Увидимся. – И закрываю за ним дверь.

Наверное, следовало как-то… помягче с ним, но ничего не могу с собой поделать: все мысли только о Джессе и крови на его руках. О Джессе и новой убийственной улике против него. И о том, что еще один человек, и человек хороший, уверен: я зря выгораживаю брата. Еще об одном голосе против моего доверия к нему.

Когда возвращается мама и сразу идет к себе переодеваться, я рыбкой ныряю под кровать, выхватываю оттуда скрипку, сую под мышку и – скорее в рощу, подальше, подальше от нашего трейлера.

На таком расстоянии Хани ничто не грозит. Или, по крайней мере, мне необходимо убедить себя в этом, поскольку дальше удерживаться от игры на этой скрипке я не могу, ради себя ли, ради злого духа – не важно. На самом деле – ради Джесса. Моего брата.

Папа ведь не сказал, что я никогда не должна брать ее в руки. Он сказал – «пока не готова». Но если Джесс ждать не может? Это единственный способ ему помочь! Отстегиваю замочки. Поднимаю крышку. Деревянный корпус поблескивает в угасающих лучах солнца. Замираю.

Бережно-бережно, как хрустальную, вынимаю скрипку и поднимаю к груди. Сердце колотится бешено, пальцы дрожат. Настраиваю инструмент. В голове одна мысль: никто после папы не касался этих колков, этого смычка. Они хранят его тепло.

Все готово. Пора начинать. Еще не поздно… Еще есть возможность поскорее сунуть непредсказуемое сокровище обратно в футляр, застегнуть. Но нет – делаю глубокий вдох и провожу смычком по струнам.

И ноты изливаются темно-бурой рекой, уносящей прочь несчастную утопленницу. У меня перехватывает дыхание. Играю «Двух сестер» в точности на папин манер – словно впитываю в себя до капли весь страх и горечь той, что ушла под воду, и до капли же позор убийцы. Мелодия выходит прекрасной и чарующей – такой, как надо.

Я готова к налету пчел или к чему похуже, но нет, все нормально – спокойно добираюсь до конца мелодии. Она улетает в лес, растворяется там, затихает – и ничего не происходит. Как обычно, когда заканчиваю я, вступают цикады, солнце садится, привидений нигде не видно и не слышно. Что ж, ведь и к папе они не на каждый «концерт» слетались. Наверное, тут есть какой-то секрет, и скоро я его узнаю. Должна узнать.