Песнь призрачного леса

Собственно, потому я и здесь. Затем все это и устроено – чтоб докопаться до правды. Цель – одна, нельзя упускать ее из виду.

Роуз склоняет голову набок, всем своим видом выражая сомнение.

– Даже Кеннет так считает, – прибавляю.

Тот косится на меня неуверенно, но помалкивает. Смерть отца – похоже, первая во всей его жизни тема, на которую ему не хочется шутить. Собственно, с того вечера на Родниках он не упоминал даже имени Джима.

– Оставь ее в покое, Роуз, – распоряжается Сара, и та бросает на нее такой взгляд, что Орландо инстинктивно встает поближе к хозяйке дома.

Сперва я даже раздуваюсь от такого триумфа, но потом призадумываюсь. Сара что, делится с Орландо абсолютно всем? Он знает, что она чувствует к Роуз? И ко мне?

Боже-боже. Какая глупая, мелочная ревность. Особенно на фоне всей остальной «повестки дня». Я давно мечтала собрать группу именно в этом составе; группу, способную сделать из меня такого мастера, каким я стремлюсь стать. И если это получится, если справлюсь, то, возможно, привидения последуют за моей скрипкой. Если получится, я обрету над нею надлежащую власть. Призову Джима и удержу его среди нас достаточно надолго, чтобы выручить Джесса. Не сегодня, конечно, но скоро, скоро…

– Ладно, забыли. Давайте начинать. – Надо поскорее спаять их воедино музыкой, а то команда распадется, не собравшись, не сыграв вместе ни одной ноты. Отметая ползучий липкий страх, от которого все еще подрагивают пальцы, тянусь за папиным футляром. – Где расположимся?

Сара молча показывает на гостиную.

Все рассаживаются и, украдкой поглядывая друг на друга, расчехляют инструменты.

– Гитара ничего, – говорит Седар Орландо. – Давно на ней бренчишь?

– Лет семь-восемь. Я еще в Майами играл кубинское кантри – с абуэло и тиос[55]. – Орландо оглядывает своего «Гибсона». Как бережно он его держит, как нежно пробегает пальцами по корпусу – ясно, что сильно любит. И это, прежде всего, – любовь к родным, к семье, она намотана на струны точно так же, как мои страхи и надежды заключены в папином сокровище.

Все потихоньку настраивают свое «оружие», а я украдкой изучаю наш новый «художественный коллектив». Я – скрипка, Сара и Роуз – банджо, Орландо и Кеннет – гитары, Седар – мандолина. Неплохо.

– Хорошо бы еще где-нибудь разжиться контрабасом, – будто отвечая на мои мысли, замечает Седар, – но пока и так сойдет. Ну как, начнем с чего-то простенького?

Он прикидывается простодушным, но все, конечно, понимают, что́ имеется в виду. Седар невысокого мнения о нашем уровне. Блюграссмены, как правило, осваивают инструменты раньше, чем членораздельную речь, отсюда их общеизвестное высокомерие, все остальные, мол, против них – желторотые. Классический южный мачизм во всей своей красе. Губы Орландо изгибаются в самой лучезарной улыбке. Кеннет более прямолинеен – недвусмысленно сообщает Седару, куда тому следует засунуть свою мандолину. По комнате раскатываются смешки. Напряжение спадает.

– Давайте что-нибудь из Гиллиан Уэлч, – предлагает Сара.

Седар резко поворачивается к ней.

– Так это ж даже не блюграсс вообще. Это фолк.

– И что? – сразу ощетинивается хозяйка дома.

– Мы с Роуз блюграсс играем.

Сара усмехается:

– В том и беда у вас, блюграссменов. Вы слишком зашоренные. Ограниченные. Традиционные. Оттого-то ваш блюграсс давно на ладан дышит.

– Не вижу смысла создавать блюграссовую группу, которая не собирается играть блюграсс, – качает головой Седар.

Оба синхронно поворачиваются ко мне, ожидая, что я разрешу их спор. Открываю рот – и закрываю снова.

– Хорошо, ну а если…

Тут вмешивается Роуз:

– Ты, Седар, чертов пурист. Хватит корчить из себя Билла Монро[56].

Кеннет выражает полное согласие с ней своим «угу-м-м» в духе типичной бабушки с Юга.

– Я играю блюграсс, – упирается рогом Седар. – И пришел сюда не забавляться всякими «Вэгон-Уил» и прочей ерундой, какую теперь со всех сторон тащат в наш жанр.

Сара стреляет в меня сердитым взглядом – наверное, думает: это я таким изощренным способом решила под нее подкопаться. Орландо нервно прочищает горло.

– Слушайте, я не хочу выступать в роли засранца и все портить, – гнет свое Седар, – но такова моя специализация, вам ясно? Я – блюграссовый мандолинист. Думал, в этом качестве меня и пригласили. Если хотите играть что-то другое, вам лучше поискать и другого мандолиниста.

– Ладно, тогда, раз уж собрались, может, сосредоточимся сегодня на блюграссе? Просто послушаем, как звучим вместе. – Бросаю на Сару умоляющий взор. – А потом уже обсудим стратегию.

– Согласна. – Моя подруга прожигает Седара глазами. Тот, не обращая внимания, просто кивает.

– Попробуем «Я улечу»?[57] – с облегчением предлагаю я. – Песенка простая, все ее знают. – И к Саре: – Поведешь?

Сама бы первая вступила, но не могу. Никогда не играла этот гимн с таким оркестром. Робею принимать на себя ведущую партию, тем более с папиной скрипкой.

– Ладно, – не спорит она. – Ре-мажор?

– Выдави пюрешки![58] – командует Седар.

Сару откровенно бесит выпендрежный блюграссовый жаргон, она закатывает глаза, но берет первые четыре ноты.